Он улыбнулся, взмахом руки остановил желтое такси: «На блошиный рынок!» Водитель-негр со множеством косичек сверкнул зубами в ответной улыбке. Двигатель и Боб Марли запели в унисон.

Это было прямое попадание. Она останавливалась у каждого прилавка-развала, вытаскивала одну за другой всякие безделушки, веселилась как ребенок. Но покупать ничего не позволяла. Вскоре Чесс и сам понял, что ей достаточно лишь увидеть вещь, покрутить в руках, как очередное подтверждение своей загадочной картины мироздания – и можно идти дальше.

И только когда она выудила из очередной разноцветной груды коричневое индейское платье, расшитое бисером и маленькими зеркальцами, и долго не отходила от него, теребя какие-то завязочки, встряхивая подол, – Чесс вытащил бумажник и заплатил не торгуясь. Импровизированная примерочная из двух кусков белого полиэтилена на минуту превратилась в театр теней, но он почему-то не сомневался, что сегодня она уже не снимет это платье. Солнечные зайчики бежали за ними до самого автовокзала.

В автобусе они болтали – о жизни вообще и о том, что пролетало за окном. Она рассказала, что в России осенняя листва совсем другого цвета, более равномерная смесь желтого и красного. А здесь октябрьский лес очень контрастный, и главное, в нем есть вся палитра. Особенно ее восхищали фиолетовые деревья.

Он в ответ заявил, что хочет выучить названия цветов на русском, и она стала называть их, показывая примеры на пролетающих мимо деревьях. Деревьев было много, Чесс путал слова, и они со смехом начинали всё сначала. Потом Натали сказала, что можно запоминать по порядку в цветовой гамме, где «каждый охотник желает знать, где сидит фазан». Это было еще трудней и еще смешней, Чесс запомнил только фазана, потому что фиолетовые деревья радовали Натали больше всего, и, показывая за окно, она неизменно выделяла их голосом: «Каждый… охотник… охотник… желает… каждый… желает… желает… фазан!»

Через час она уснула у него на плече, а он продолжал отрешенно глядеть в окно, точно в калейдоскоп. Где-то на задворках сознания копошилась мысль о том, что надо бы достать «пальм» и заняться фильтром, но в конце концов он решил, что достаточно повозился сегодня, проколов как будто нет, можно и отдохнуть.

Да и вообще, с чего он так подсел на эту работу… «Почему ты видишь только плохое?» За всё время, что они были вместе, Натали говорила ему эти слова раз сто. Но только сегодня он осознал, что так оно и есть. Он слишком увлекся борьбой с электронным мусором, а ведь начинал-то с противоположного! Его программа-секретарь собирала полезное, а не охотилась за вредным.

Вот Мэттью и Джон – другое дело. Они давно помешаны на спаме. Джон даже какую-то собственную религию на этой почве придумал и при любом удобном случае старается ввернуть, что каждый человек после смерти превращается в мусорную почтовую рассылку. «Знаешь, почему их называют «спамом»? Так называлась ветчина, которую рекламировали в Монти-Пайтоне. А что такое человек в гробу? Это тоже ветчина, гы-гы!» Шутка, конечно. Но вполне отражает образ мышления.

Ну ничего, вот сдадим «Маугли», а там уже можно будет поставить вопрос ребром – или мой проект, или до свиданья…

* * *

– Эй, сони, Моргантаун! Ваша остановка?

Усатое лицо водителя «Грейхаунда» повисло над ними во мраке. Надо же, чуть не проехали. Чесс поблагодарил усатого, разбудил Натали, и они вышли.

При свете тусклых фонарей даунтауна легкое дневное настроение быстро улетучивалось. И зеркальца на платье Натали поблескивали как-то зловеще. Да еще этот дурацкий сон в автобусе… Ему приснились фазаны. Они садились на деревья и свешивали с ветвей большие фиолетовые лапы, неотличимые от листьев, так что разглядеть птиц на дереве было невозможно. Но во сне Чесс знал, что фазаны там, они сидят замаскированные в листве и чего-то ждут… Бред.

Дома они выпили чаю с купленными в Питсбурге пирожными, а потом Натали зачем-то решила переставить все цветы в доме. Чесс понимал, что у нее, в отличие от него, хорошее настроение никуда не делось, и это нормально, вот только вся эта беготня из комнаты в комнату с горшками и с комментариями про цветы, а ему бы сесть наконец за комп в тишине и заняться работой, раз уж время в дороге потратил так бездарно…

Он вздохнул, вынул «пальм» и вышел на веранду. И через пять минут понял, что лучше бы не выходил. Лучше бы лег спать и узнал об этом завтра.

«Маугли» сглючил. Он отфильтровал два настоящих личных письма. Причем переместил их не в «Подозрительные», а прямо в «Мусор». Чесс проглядел логи тестов и убедился, что сбой серьезный. И непонятно, в чем.

Дверь скрипнула. По веранде пробежали отблески электрического света. Опять эти зеркальца…

– Ты переживаешь, что не успел доделать работу? – Она подошла сзади и положила руки ему на плечи.

– Пустяки. – Чесс опустил ладони поверх ее маленьких кистей, легонько пожал их и убрал со своих плеч. – Иди спать.

– Всё будет хорошо. – Она продолжала стоять за спиной. – Сегодня был такой чудесный день! Я увидела это платье и сразу поняла, что мы не зря поехали. Это знак. Мы всё делаем правильно.

Чесс вытащил сигареты, щелкнул зажигалкой. Потом еще раз, и еще. Зажигалка не работала. Он нервно отбросил ее в кусты.

– Да перестань, какой к черту знак… У нас на рынке индейцы продают точно такие же тряпки. Хочешь, завтра сходи и погляди.

Она не отвечала. Но сама тишина вдруг стала другой. Словно что-то беззвучно оборвалось. Лопнуло.

Он обернулся.

Издалека это можно было принять за румянец, разгоревшийся на ее щеках от беготни с цветами. Но только издалека. Вблизи было видно, с ее лицом происходит нечто похуже. Особенно слева: вся щека превратилась в огромное фиолетовое пятно. Казалось, оно шевелится, продолжая расти.

Натали подняла руку, коснулась пятна. Рука задрожала.

– Я… я сейчас принесу… – Чесс вскочил, уронив сигареты.

Он точно помнил, где таблетки: на дверце холодильника, в отделении для яиц. Непослушные пальцы долго не могли открыть маленькую коробочку. Внутри лежала блестящая полоска с двумя рядами круглых пластиковых пузырьков. Все они были пусты.

Когда он вернулся на веранду, там тоже было пусто.

Чесс выскочил на улицу. Вниз, насколько хватало глаз – ни души. Пробежать три квартала так быстро она не смогла бы. Значит, вверх и за угол, на Хай Стрит. Конечно, там же аптека, где они покупали эти таблетки.

На Хай Стрит освещение было лучше, прямая главная улица просматривалась на полмили в обе стороны. Ни души. Подбегая к вывеске с красным крестом, Чесс уже знал, что никого там не найдет. Аптека была закрыта.

Он постоял, тупо разглядывая через стекло длинные полки с яркими упаковками и баночками. Всё это было похоже на игрушки. Весь безлюдный ночной даунтаун был похож на кукольный город в подсвеченной витрине большого, но закрытого магазина.

Подул ветер. Из переулка вылетел белый полиэтиленовый пакет, покружил на перекрестке и с шуршанием отполз на другую сторону улицы. Чесс поежился и двинулся обратно. Но на повороте к дому не стал сворачивать, а медленно побрел дальше по Хай Стрит. Может, она просто пошла погулять, чтобы успокоиться? Да, она любит гулять по ночному даунтауну. Для тех, кто занимается музыкой, самое главное – тишина.