Не миновало купание и Голикова. Его лошадь провалилась в яму и, увязнув в донной грязи, с испуга попыталась встать на дыбы и стряхнула с себя Левку. Он крепко схватился за уздечку, и какое-то время, пока вновь не выбралась на твердое дно, она волокла по воде его за собой. Потом он с трудом вновь забрался в седло.

Уже давно растаяли в ночи разведчики, а Каретников и Кольцов стояли на берегу и напряженно вслушивались, не затеется ли на том берегу перепалка. Но там стояла глухая тишина. Лишь далеко слева и справа время от времени вспыхивало небо и, если бы не звуки дальних перестрелок, это было бы похоже на летние степные зарницы.

— Пятнадцатая и Пятьдесят вторая ведут бой, — сказал Кольцов. — Кажется, пора!

— Ти-хо! — Каретников приложил палец к губам. — Ще чуток подождем.

— Чего?

— Хороших вестей.

* * *

Левка одним из первых выбрался из воды и в нервной горячке, охватившей его, промчался по мелкой воде вдоль крутого, спускавшегося вниз, к тихим волнам, берегу. Ему вдруг показалось, что там, наверху, мелькнул едва заметный огонёк. Даже не огонёк, а искра. Она мелькнула и исчезла в ночи. То ли это была вспышка дальнего выстрела, то ли где-то поблизости кто-то выбросил тлеющую цыгарку.

Едва ли не на ощупь Левка нашел в скользком обрыве что-то вроде пологого спуска к воде и, подбодрив коня плетью, взлетел наверх. Но, ещё не достигнув верха, конь так резко остановился, что Левка едва не свалился ему под ноги. Он то ли почувствовал, то ли во время короткой дальней вспышки и в самом деле увидел перед собой колючую проволоку, белую, всю в инее.

— Братцы! Колючка!… Руби! — в полголоса приказал он и, обнажив шашку, со всего маху рубанул ею по проволоке. Сворачиваясь, она с железным шелестом зазвенела.

Он сделал ещё несколько ударов шашкой и, наконец, выскочил на бугор. Его разведчики тоже уткнулись в проволоку. Ножниц ни у кого не было, в сутолоке они забыли их в телегах на том, таврическом берегу.

— Рубите проволоку! Делайте проходы! Сколько силов хватит! — уже кричал Голиков, забыв об осторожности.

Разведчики и без его команды поняли свою задачу. Зазвенела проволока под ударами сабель. Они рубили её с азартом, громко при этом перекликаясь. Из-под сабель коротко сыпались искры.

Голиков ждал, что вот-вот, ещё мгновенье — и заговорит пулемет, затрещат винтовочные выстрелы.

Но было тихо. Слышался лишь звон сабель, тяжелое дыхание разведчиков и голоса:

— Забирай левее!

— Нижнюю проволоку кому оставил?

— Тут ще ряд! До утра работы хватит!

— Наши подойдуть, помогуть!

К удивлению разведчиков, слева и справа вдали рвались снаряды. А здесь стрельба всё не начиналась. Почему? Белогвардейцы не учли их в этой мясорубке? Забыли?

Лёвку мало интересовал тот дальний бой, он повлиять на него никак не мог. Больше всего его занимали эти, совсем близкие, искры в ночи. Время от времени они с одного и того же места вздымались вверх, и тут же таяли в ночи.

Поразмыслив, Лёвка догадался: труба! Скорее всего, там землянка. Он слез с коня, отдал поводья одному из своих разведчиков, а сам, осторожно ступая, пошел навстречу вспыхивающим и гаснущим искрам.

Увидел он это убежище, когда едва в него не провалился. С трудом разглядел в темноте приямок и ступени, вырубленные в глине, ведущие к занавешенному какой-то тряпкой проему, заменяющему в блиндаже дверь.

Соблюдая предосторожность, Левка упал на мерзлую землю и крикнул в приямок:

— Эй, вы там, в блиндаже! Выходи по одному! Сдавайтесь! Не то кину гранату!

Какое-то время внутри землянки молчали, но он слышат тихие голоса: видимо, врангелевские солдаты совещались.

— А вы кто? — осторожно спросили из землянки.

— Не догадываешься? Ангелы! — елейным голосом отозвался Левка. — Господь послав, шоб забрать вас на небо!

— Кончай шутковать, Антон!

— Я, звиняюсь, не Антон, но тоже шутковать люблю! Можно и гранатамы! — и совсем другим, строгим командным голосом Левка спросил: — Сколько вас там?

— Т-трое! — отозвались из землянки испуганным голосом.

— Выходь по одному! Минута промедления, и вправду, вознесетесь на небо! — После чего Левка обернулся, приказал своим разведчикам: — Петро, Степан! Палите факел!

Двое разведчиков подожгли тряпичный, смоченный керосином, факел. Подняли над собой, сигналя на тот берег, своим. Затем воткнули его в глиняную крышу землянки.

Когда первый врангелевец, молодой, белобрысый, испуганно возник в проеме землянки, Левка прикрикнул:

— Шо, не знаете, як сдаются в плен? Руки!

Белобрысый торопливо поднял руки.

Следом появился ещё один, тоже молодой, с жидкой, как у монашка, бородёнкой.

— А третий? Почему третий не выходит?

— Хворый он. Лежачий. Всё какую-то Маричку зовёт! И ещё про горы рассказывает, — объяснил бородатый.

Левка нырнул в землянку и увидел при свете тускло тлеющего каганца изможденного бледного солдата. Он лежал на вырубленном прямо в земле широком выступе, напоминающем тапчан, вытянувшись и сложив на груди руки. Левка даже решил, что он уже мертвый. Но солдат шевельнулся, тяжело открыл глаза и, превозмогая усталость, тихо сказал:

— Прийшлы такы! — и снова заворочался, видимо, попытался встать.

— Лежи, лежи! — сказал Левка. — Звать тебя как?

— Ярослав.

— Откуда ты, Ярослав?

— С Коломыи.

— И как же тебя сюды занесло?

— Длинна песня. Ще з пирилистической. То до одных в плен попаду, то до другых, — стал полушепотом рассказывать он. — И у немця був, и у красных, и у билых. И все заставлялы воювать. Получается, шо я и за всех воював и протыв всех. Та, видать, отвоювався, — он устало закрыл глаза. И уже с закрытыми глазами сказал: — В случай чого вы меня тут… в землянке… она все одно уже никому не понадобится.

Разведчики втолкнули обратно в землянку пленных. Левка спросил:

— Где оружие?

— Он там, в углу, под шинелькой. Три винтовки и пулемёт.

— Богачи. А чего ж не стреляли?

— Надоело. Мы ещё в тот раз, как вы наступали, хотели вам сдаться. А у вас что-то не получилось, — рассудительно сказал пленный, похожий на монаха.

— Ну и як дальше собираетесь жить?

— А кто его знает. Как Бог положит. Может, расстреляют, а может, домой отпустят. Большевики, говорят, любят больше расстреливать.

— Так мы ж не большевики.

— Вот те на! А кто ж вы?

— У тебя не найдется чогось сухенького, переодеться?