Джу осторожно, мягко, боясь повредить, разорвала контакт – есть воспоминания, которые могут принадлежать только одному человеку – и никому более. Дирк спал и видел сны, добрые, и прекрасные, и правдивые. Джу посидела еще какое-то время, дожидалась, пока его воспоминания тихо и безболезненно сменятся последним сном.

Потом встала, отряхнула каменное крошево с дрожащих от слабости колен. “Вот как умеют работать сострадалисты!”. Иеремия все так же молча, скрестив руки, стоял в углу. Стриж казался озадаченным, однако, в выражении его лица довольно ясно читалось понимание. Не понимание-“видение” сенса, от природы недоступное иллирианцу, а логическое, пришедшее от разума осознание мыслящего человека. Джу кивнула, давая понять, что видит состояние Стрижа и добавила, мгновенно, без усилий, сложившиеся слова:

– Умирают все. Но никто не должен умирать в грязи и ненависти.

Она заметила среди битого камня пистолет Дирка, подобрала бесполезную железку и сунула в карман – “на память”. Потом, слегка шатаясь, выбралась из штрека, отставив за спиной плотно сгущающуюся темноту. Стриж сначала отстал, потом его шаги приблизились, настигли, застучали совсем рядом. Белочка обернулась, встречая иллирианца лицом к лицу. В выражении глаз Стрижа было нечто странное, Джу поняла – он впервые посмотрел на нее всерьез.

– Я могу вам чем-нибудь помочь?

Она отрицательно помотала головой. Иллирианец не стал настаивать. Он отступил на шаг, пропуская Белочку вперед:

– Насчет чистой смерти – быть может, вы и правы. Но я часто, слишком часто видел, как люди умирают именно так – в грязи.

И добавил, чуть помедлив:

– Простите меня Разума ради, простите нас за эту безобразную сцену, и за все, леди.

Каленусия, Горы Янга, кратер Воронки Оркуса, день “Z+17”

Тело Дирка осталось в штреке – его заложили камнями, возведя над местом обвала грубое подобие саркофага. Иеремия на память прочел торжественные гимны Мировому Разуму. Вертолетчик, кажется, был убежденным атеистом, но Хиллориан не стал препятствовать – только махнул рукой. Полковник держался чуть отчужденно, “бунт на корабле” оставил без последствий, лишь приказав Дезету сдать пистолет, на Белочку предпочитал и вовсе не смотреть, ограничиваясь короткими, вежливыми репликами-указаниями.

Наблюдатель внимательно выслушал рассказ Стрижа (благоразумно подкорректированный иллирианцем). Отдельно – показания Джу и Фалиана. Все, что касалось “призрака” и “черты” намертво осело в походном кейсе полковника.

Выводов не было ни у кого – потрясение оказалось слишком сильным.

Утро следующего дня экспедиция встретила в унынии – следы Мюфа так и затерялись в загроможденной глыбами шахте. Джу, выплеснув энергию на Дирка, словно оцепенела. Для настоящей скорби не хватало ни сил, ни уверенности – образ Мюфа никак не вязался со смертью. Старший Фалиан, погрузившийся перед тем в ставшее для него едва ли не обычным состояние полутранса, твердо объявил, что внук жив. Стриж непочтительно хмыкнул, но от комментариев воздержался. Полковник мучился двусмысленностью ситуации – бросить мальчишку на произвол судьбы означало фатальную утрату авторитета, искать – почти наверняка провал миссии.

– Где он был в момент обвала, колонель?

– В том же проходе, где и Дирк, но подальше. Судя по визгу – гораздо подальше.

– Туда есть другая дорога?

Хиллориан задумался.

– Возможно. Возьмите фонарь, Дезет – за мной. Фалиан, вы с нами. Симониан остается следить за лагерем.

Отправленная в полуотставку Джу потихоньку извлекла со дна мешка поддельное руководство по “Лечению кишечных расстройств”. Привычно свистел ветер, залетая в неплотно закрытую дверь, шуршал песок, лепетал маленький водопад. Она устроилась поудобнее, соорудив себе из найденного в кладовке хлама – парусины и каркаса от контейнера – подобие кресла. Джу свернулась клубком и погрузилась в еретические изыскания Грубого Хэри.

По мнению Майера между кси– и пси-реальностью могло существовать нечто вроде изощренного обмена. Забытая в нашем мире идея – это смерть ее тонкой, бесплотной сущности в потустороннем мире. Люди легко и бездумно пополняли мир идеала – смутными снами и утонченной, яркой мечтой, отточенными научными абстракциями и тяжестью наркотических иллюзий.

Обратное случалось крайне редко, хотя любая мысль, в теории, могла воплотиться и обрести реальность существования. Воскресшие мученики, неуязвимые пророки, – редкие феномены, попирающие материальные законы, случаи чуда, память о которых бережно сохранялась в ортодоксальных религиях. Пронзительно-беспощадный “суд божий” древних… Фанатично уверенный в своей правоте человек, не обжигаясь, принимал в ладони багрово-раскаленный брусок железа. Невинный подносил к устам чашу яда – и без вреда для себя глоток за глотком пил отраву на глазах у потрясенных, собравшихся поглазеть на казнь, зрителей. Это было. Мифология раннего периода слишком плотно нашпигована такими историями… Было ли?

Джу почти соглашалась с Майером. “Свершится – ибо верую. Верую – ибо абсурдно”. Неистовое, безрассудное упорство, окрашенное верой, пламенная вера, освященная безысходностью и страданием – все это в известной мере может стать толчком для самых невероятных событий.

Хэри, по-видимому, всерьез заботило взаимодействие реального и потустороннего. У человека, пока он жив, или теплится память о нем, есть бесплотный, способный к воплощению пси-двойник. Свободное слияние пси– и кси-миров, будь оно возможно, в идеале порождало бесконечно восстанавливающую себя ментально особь – героя или подонка, обывателя или гения – без разницы.

Джу озадаченно отставила книгу: копия самого себя – будет ли она тем же самым человеком или?.. Белочка представила себе бесконечную вереницу угрюмо бредущих вдоль края обрыва Грубых Хэри и слегка затосковала.

Если верить бредням Майера, Воронка была лишь воплотившимся порождением воображения, быть может, скопищем кошмарных снов сотен разных людей. Крошечная дырочка в мембране меж реальностями – и в этот устоявшийся мир хлынул чей-то изощренный бред, безо всякой логики составленный из ворованных кусочков реальности.

Джу передернуло. Этот бред буднично, походя, почти безо всяких чудес, убил девятерых – сначала ностальгически настроенного наблюдателя Нуньеса с его напарником, потом безвестного летчика планера, потом Уила, людей с горноспасательной станции, Дирка.

“Это еще не конец”. Острая тоска постепенно сменилась нестерпимой тревогой, Джу убрала книгу на дно мешка, отодвинула тяжелую дверь, вышла под свинцово сереющее небо. Краски словно пожухли. Яркая с утра терракота поблекла до тусклого цвета песка. Будничное – грязь, ржавчина, обломки – все это выступило ярче, зачеркивая, оскверняя циклопический размах и мрачную красоту Аномалии. Джу дотронулась до собственного пси-барьера – и отступила, испугавшись. Что-то говорило ей, что старые знакомые – серые нити терпеливо ждут неподалеку. Что все-таки ищет целеустремленный Хиллориан в этом странном месте? В беспредметные “исследования вообще” почему-то верилось плохо. “Глазки” никогда не были чисто научной организацией. Департамент верит построениям Майера и хочет ими воспользоваться? Ерунда – полная и несомненная. Литой силуэт Септимуса, его приземленность, прагматизм, беспощадная настойчивость плохо вязались с образом адепта диковато-потусторонних теорий Хэри.