И еще одну вещь я заметила.

На голове девочки – на моей голове – было украшение, тонкий золотой венец или диадема. Это украшение было ей – мне – очень велико, оно едва держалось на голове ребенка, и мама слегка придерживала диадему, чтобы она не упала.

И вот… эта же самая диадема лежала в открытом ящике рядом с фотографией. Диадема или венец, не знаю, как правильнее назвать этот тонкий, удивительно изящный золотой обруч, украшенный несколькими сверкающими камнями и крошечными резными фигурками фантастических зверей: львов с птичьими головами, крылатых быков, драконов с мощными когтистыми лапами…

Я тотчас узнала этот венец – это он был надет на голову девочки на фотографии… на мою голову. Я не удержалась и надела его – снова надела, как тогда, много лет назад.

Но тогда венец был мне очень велик, мама придерживала его, чтобы он не упал с детской головки, а сейчас он пришелся мне впору. Я подошла к зеркалу, висевшему в простенке, взглянула на свое отражение и едва узнала себя.

Венец преобразил мое лицо, в нем проступило что-то значительное, гордое. Волосы обрамляли его темной шелковистой волной, в глазах появился незнакомый блеск, словно отсветы свечей. Как назвал меня тот чучельник – принцесса?

Так что же выходит – метаморфоза началась, и скоро я из невзрачной гусеницы превращусь в прекрасную бабочку, в принцессу?

Боже, какая чушь лезет в голову!

Что за детские сказки – принцессы, заколдованные короны… Ну да, я сумела открыть потайной ящик и нашла там красивую старинную диадему, это очень мило, но ничуть не помогает мне разобраться со своими проблемами. Кстати, в ящике было еще кое-что…

Я с неохотой отвела взгляд от зеркала и вернулась к комоду.

Кроме фотографии и диадемы, там был еще один предмет – удлиненный хрустальный флакон, наполненный искрящейся розовой жидкостью.

Я вспомнила свой сон – точнее, то видение, которое посетило меня под действием гипноза. То видение, в котором появилась моя тетя и открыла мне древнее заклинание.

В этом видении у нее был точно такой же флакон, и при помощи его содержимого тетя оживила мертвецов, преграждавших нам дорогу к свободе…

Другие детали того сна нашли подтверждение в реальности – так, может, и этот флакон, точнее, его содержимое обладает магическими свойствами?

Нет, все, похоже, я свихиваюсь! Скоро я внушу себе, что в этом флаконе – живая вода.

Войско Александра Великого возвращалось из своего беспримерного похода. Сказочная Индия не оправдала надежд завоевателя: железные македонские фаланги увязли в постоянных стычках с армиями мелких индийских князьков, выносливые греческие лошади погибли от непривычного корма или разбежались, испуганные боевыми слонами раджей, и непобедимая конница гейтаров сделалась бесполезной. Простые солдаты бунтовали: они устали от непрерывных походов, от влажной жары, от незнакомых болезней, от сражений с дикими, незнакомыми племенами. Самое главное – они устали от этого бесконечного, безостановочного пути в неизвестность, пути за мечтой своего молодого царя. Им казалось, что они прошли уже за границы ойкумены, за границы мира, населенного людьми, и теперь идут по тропам мира загробного.

Какое-то время Александр еще держал армию в узде мощью своей харизмы, железной волей победителя и полубога, но изнурительная жара, болезни и усталость сделали свое дело, и ему пришлось повернуть армию в обратный путь.

И вот наконец они миновали опасные, негостеприимные земли и вышли на знакомую дорогу. Перед ними расстилалась плодородная, обильная, богатая земля Вавилонии, земля, которая год назад принесла им радость победы и огромную добычу.

Впереди, в розоватой утренней дымке, лежал сам великий город – Вавилон, Врата бога, центр земли.

Солдаты пошли бодрее, критские лучники затянули песню своей родины. Им казалось, что еще немного – и они действительно вернутся домой, в бедные деревеньки своего каменистого острова, которые сейчас казались им земным раем.

И правда, это была уже ойкумена, знакомые, обжитые места, откуда можно было добраться до Греции, Македонии, Крита.

Александр, ехавший верхом впереди жалких остатков своей некогда непобедимой конницы, привстал в седле, вглядываясь в раскинувшуюся перед ним картину.

Плодородные поля, цветущие сады, богатые, удобные дома, арыки, разбегающиеся от огромных рукотворных каналов, а дальше, за ними, – сверкающие всеми цветами радуги, покрытые многоцветной глазурью кирпичные стены Вавилона, зубчатые башни, высокие ворота с изображением львов и вавилонских драконов – сказочных зверей, спутников великого Мардука.

Казалось бы, македонский царь должен радоваться: это теперь его город, часть бескрайней империи, созданной его волей и решимостью, его удачей и талантом полководца. Но на душе Александра было тяжело и смутно – его томило неясное предчувствие беды.

Ему не удалось осуществить свою мечту, не удалось пройти железным маршем до самых границ обитаемого мира, не удалось привести свои фаланги к берегам Мирового океана, гигантской петлей охватывающего землю, но не только в этом была причина его неясной печали.

Александр чувствовал, что земной его путь близится к завершению, что этот путь закончится здесь, в Вавилоне, что он больше не увидит бедные и прекрасные горы своей родной Македонии…

Впереди на дороге появилась пышная процессия – это вавилонский царь, жалкий, безвольный человек, привыкший пресмыкаться перед победителями: то перед полудикими эламскими вождями, то перед высокомерными халдейскими князьями, то перед царями персов, то перед непобедимым полководцем Запада, – вышел со своей свитой навстречу македонскому владыке.

Александр на какой-то краткий миг почувствовал зависть к вавилонянину – он живет в своем богатом и цветущем городе, озабоченный только его процветанием и сохранением собственной жалкой власти, его не мучает мечта о несбыточном, не гонит за горизонт жажда неведомого…

Но эта минута слабости быстро миновала: Александр понял, что только великая, несбыточная цель делает его жизнь осмысленной, и пусть его жизнь скоро оборвется – он прожил ее не зря.

Не зря в народе бытует пословица: пока толстый сохнет – худой сдохнет. В случае с теми двумя, что похитили Антонину у дверей банка, она оказалась справедливой. Ибо худой напарник толстого бандита, тщедушный Николай, не выдержал удара кнутом, который, очевидно, рассек сонную артерию, и истек кровью прямо тут, на полу склада. Толстый же его приятель по имени Анатолий вышел из передряги хоть и в несколько потрепанном виде, но все же живым. Кожаный кнут запутался в нескольких его жирных подбородках и не нанес особого вреда, хотя очухался толстый не скоро, только когда в дверь склада постучали требовательным начальственным стуком.

Анатолий пошевелился и попробовал встать. Это ему не удалось, тогда он ощупал себя и посидел немного, осознавая собственное состояние. Получалось, что вроде бы все не так плохо, чего не скажешь о его напарнике. Вот он валялся рядом на полу в луже подсыхающей крови. А у толстого только распухла шея, так что больно было глотать, да еще на руке обнаружился багровый рубец от удара кнутом.