Так и Платон распластал пестро заплетенные чуда[266].
Алексид пишет в «Меропиде»:
– Ты вовремя пришел. Уже я выдохся:
Хожу я взад-вперед, Платону следуя,
Все ноги стер, но ничего не выдумал.
И в «Анкилионе»:
– Пустое! За Платоном вслед побегай-ка —
Познаешь суть и в чесноке и в щелоке.
Амфий – в «Амфикрате»:
– Какого там добра ты удостоился, —
О том, хозяин, знаю я не более,
Чем о добре Платоновом.
– Так выслушай!
И в «Дексидемиде»:
– Ах, Платон, Платон,
Ведь только ты и знаешь, что угрюмиться
И брови гнуть, улитки наподобие.
Кратин в «Лжеподкидыше»:
– Ты – человек, а значит, есть душа в тебе.
– Платон свидетель, я того не ведаю,
А лишь предполагаю.
Алексид в «Олимпиодоре»:
– Плоть смертная иссохшим прахом сделалась,
И в воздух возлетела часть бессмертная.
– Твердишь урок Платона?..
И в «Парасите»:
– Наедине с Платоном празднословить ли…
Насмехается над ним и Анаксилай в «Виноградаре», в «Цирцее» и в «Богачках».
Аристипп в IV книге «О роскоши древних» уверяет, что он был влюблен в некоего мальчика Астера, который обучался астрономии, а также в вышеназванного Диона, а также, по утверждению некоторых, и в Федра. Любовь эта явствует из нижеследующих эпиграмм, которые он будто бы написал о них:
Смотришь на звезды. Звезда ты моя! О, если бы стал я
Небом, чтоб мог на тебя множеством глаз я смотреть!
И еще:
Прежде звездою рассветной светил ты, Астер мой, живущим;
Мертвым ты, мертвый, теперь светишь закатной звездой[267].
А о Дионе так:
Древней Гекубе, а с нею и всем о ту пору рожденным
Женам троянским в удел слезы послала судьба.
Ты же, Дион, победно свершивший великое дело,
Много утех получил в жизни от щедрых богов.
В тучной отчизне своей, осененный почетом сограждан,
Ты почиваешь, Дион, сердцем владея моим[268].
Говорят, эти стихи и в самом деле начертаны на его гробнице в Сиракузах.
А о любви своей к Алексиду и (как было сказано) к Федру он сложил такие стихи:
Стоило только лишь мне назвать Алексида красавцем.
Как уж прохода ему нет от бесчисленных глаз.
Да, неразумно собакам показывать кость! Пожалею
Позже: не так ли я встарь Федра навек потерял?[269]
Говорят, он имел любовницей Археанассу, о которой написал так:
Археанасса со мной, колофонского рода гетера, —
Даже морщины ее жаркой любовью горят.
Ах, злополучные те, что на первой стезе повстречали
Юность подруги моей! Что это был за пожар![270]
А вот стихи его к Агафону:
Душу свою на устах я имел, Агафона целуя,
Словно стремилась она переселиться в него.
Вот и другие:
Я тебе яблоко бросил. Подняв его, если готова
Ты полюбить меня, в дар девственность мне принеси.
Если же нет, то все же возьми себе яблоко это,
Только подумай над ним, как наша юность кратка.
И еще другое:
Яблоко я, а бросил меня полюбивший Ксантиппу.
Что же, Ксантиппа, кивни! Вянешь и ты ведь, как я[271].
Говорят, ему принадлежит и надпись пленным эретрийцам:
Мы, эретрийцы, евбейское племя, лежим на чужбине,
Около Суз, от родной так далеко стороны!
И такие стихи:
Музам Киприда грозила: «О девушки! Чтите Киприду,
Или Эрота на вас, вооружив, я пошлю!»
Музы Киприде в ответ: «Аресу рассказывай сказки!
К нам этот твой мальчуган не прилетит никогда».
И такие:
Золото некто нашел, обронивши при этом веревку.
Тот, кто его потерял, смог себе петлю связать[272].
Молон недолюбливал Платона и говорил: «Удивительно не то, что Дионисий оказался в Коринфе[273], а то, что Платон оказался в Сицилии». Ксенофонт, по-видимому, тоже не был расположен к нему: во всяком случае они словно соперничали, сочиняя такие схожие произведения, как «Пир», «Апология Сократа» и «Нравственные записки»[274]; один сочинил «Государство», другой «Воспитание Кира», а Платон на это заявил в «Законах»[275], что такое «Воспитание Кира» – выдумка, ибо Кир был совсем не таков; и оба, вспоминая о Сократе, нигде не упоминают друг о друге – только один раз Ксенофонт называет Платона в III книге «Воспоминаний»[276].
