Уже в Китае бывший однополчанин написал о нем длинные стихи, из которых Петя запомнил первое и последнее четверостишие:

Василий Василия Казанцев!

Скажу — и увидится мне

Усищев протуберанцы,

Кожанка и цейс на ремне.

Смешно! Постареем и вымрем

В безлюдье осеннем, нагом.

Но помни, конторская мымра,

Сам Ленин был нашим врагом!

Последнее четверостишие было обязано своим появлением случаю, когда некая «мымра» в гостинице обидела Казанцева, не постелила ему свежего белья. Петя вспоминал, как такая же «мымра» обидела папу; папа вспоминал и ругал «мымру» годами. С точки зрения папы, всякая сидящая на конторской работе «мымра» должна была знать свое место и чувствовать, когда у нее останавливается человек, воевавший с самим Деникиным.

Петя не сомневался, что отец, дай ему волю, своими руками охотно повесил бы Колчака. Казанцев, дай ему волю, так же охотно пристрелил бы Ленина, в остальном же они очень походили друг на друга.

Когда отступили в Китай, жил Казанцев одним: искал золото. Собственно, что он вообще в жизни умел? Ходить по тайге, жить в тайге, стрелять зверей, делать любую мужскую работу, которая необходима для лесной жизни, — чуть ли не с детства.

— Мне десять лет было, брату — тринадцать, когда мы с отцом взяли лося в истоках Уссури. Взяли — и что делать? Тайга еще красивая, золотая и красная, там очень красивые леса… И там, как во всем Приморье, в Маньчжурии. А уже холодно, временами волки воют. Сухо, днем прохладно, хоть и ледяной ветерок… Вот ночью уже жмемся к костру, под утро каждый раз заморозки…

В этот раз папа с сыновьями срубили плот, погрузили на него мясо и дружно доплыли до деревни. И об этом, и о других таких же историях рассказывал Казанцев хорошо и просто, совершенно не пытаясь произвести впечатление. Ставить избушки в глухом лесу, проходить в день десятки километров, стрелять, разделывать туши, обрабатывать шкурки, искать охотничьи угодья, промывать золотоносный грунт было для него таким же обычным делом, дающим хлеб, как для иных — конторская работа.

Еще он умел служить в армии… Это тоже было наследственным казачьим делом, без обсуждения. Но служить китайцам Казанцев совершенно не хотел, даже китайским белогвардейцам. Его не раз звали однополчане, осуждали, — ведь в Китае тоже белые воевали с красными.

— А я оказался прав, представьте себе! Китайцы наших ставили в самых опасных местах, потери были чудовищные. Потери — на войне дело понятное, но смысл? Китайцы, конечно, против своих красных воевали, но их красные и есть их красные, пусть сами с ними разбираются.

В результате Казанцев собрал группу таких же, как он, однополчан по разбитым белым армиям, пошел в маньчжурскую тайгу, искать золото. То находил, то не находил, жить получалось как-то можно, да все сильнее возникал вопрос, естественный у человека за сорок лет: ну, и надолго ль тебя хватит?

— Тут и говорит мне один человек: а не поискать ли тебе золото на Тибетском нагорье? Всем нужным снабдим, контора у нас серьезная, русские эмигранты, и работаем не с японцами, с англичанами. Я в политике, может, и не особо понимаю, а вот в людях все же понимаю, жизнь научила. Понравились мне эти люди, пошел к ним.

Места в Тибете выпали тяжелые: воздуха мало, даже тибетцы туда не ходят, высоко. Первую неделю ничего не делаешь, только ходишь, через хождение и привыкаешь. Вот охота невероятная! Первый раз палатку разбили — ее нам чуть дикие яки не снесли. Идут всем стадом, ревут… Причем мясо долго лежит, почти не портится, — холодно и чисто, бактерий в воздухе мало. Проблема не застрелить, проблема разделать, потому что любые усилия — и тут же одышка. А еще больше проблема — приготовить. Топлива-то, почитай, нет совсем! Мы на сырое перешли… по два-три месяца сырых яков ели, сырых баранов. Привыкли.

Еще эти вот, архаровцы, навалились… голуб-яваны, их еще йети называют. Здоровые, черти, и берег озера считают своим… Как бы своей родной землей.

— Постойте! Я тут видел… — прервал Петя. — У вас в Крепости есть такой экран и клавиши: нажимаешь клавишу, и прямо из Крепости можно видеть на экране какую-то местность…

— Есть такое… Там и мыс Коморин есть, который на юге Индии, и места на подходах к Крепости, и наше озеро…

— Так вот, я видел что-то странное на озере: то ли человек, то ли нет…

— Какой человек! Голуб-яван. Много их там ходит до сих пор. Ходят и, случается, пакостят: пытаются каналы ломать, трубы… У нас они ночью напали, убили одного хорошего человека, двоих ранили. Мы тогда много их постреляли, рассердились. У одной матки вот Федьку маленького тогда взял… Рука не поднялась его добить: как человеческое дите. И хорошо! Этот «снежный человек» вон какой вырос… Федька мне с книгами помогает, на верхотуру лазает и там порядок наводит.

Словно для иллюстрации этих слов Федя, ловко цепляясь руками, полез по стеллажу без всякой лестницы, стал там стирать с книг пыль. Держался ногами, одной рукой снимал книгу, другой вытирал. Какое-то время и Казанцев, и Петя наблюдали за ним.

— И острастка… Никому не даст книг выносить, а то мерзкая русская манера: воровать книги.

— Я чуть не упал, его увидел.

— Не вы первый… А, говорите, Гурджиев вас первый день водил — что же не предупредил?

— Он вроде собирался что-то сказать про библиотеку, да раздумал.

— Узнаю… Имейте в виду — у Гурджиева плохая репутация, не надо ходить с ним в походы. Так вот, про золото… Тяжелые условия, не спорю, и вода в озере ледяная. Руки все задеревенели, огня нет… Разве что маленький, в керосиновой лампе… на ней и греешься. Но зато и золота брали немерено, килограммами. После второй экспедиции я задумался — может, больше не ходить? На новый дом хватит, на жизнь на несколько лет тоже хватит… Рассыпное золото тем более кончается, его теперь добывать — целая промышленность нужна.

И еще одно дело… Начал я понимать, что не простые это люди меня наняли и не в одном золоте тут дело. Первый-то год меня самого не трансгрессировали, а во время сезона муку, сахар — трансгрессировали. И после сезона весь отряд и золото — трансгрессировали. Стоим в мехах, грязные, кожа от сухости потрескалась, вооруженные… И сразу оказываемся в Индии: жара под сорок, давление другое, теплые дожди стеной… Долго в себя приходили.

На другой год наниматели уже откровеннее были, да и сами появлялись… тем же способом. Как подумал, не уходить ли от них совсем, стал спрашивать… и рассказали они мне многое… Нужен я им был, и стали мне честно рассказывать, что не богатства хотят, а собираются Крепость построить…

Я им — так ведь денег нужно немерено! А они — уже есть.

Я им — и как вы все необходимое на такую высоту забрасывать будете?

А они — ты не догадываешься?

Я им — ну построите вы Крепость… И что? И придется сидеть безвылазно, потому что никто в вас не поверит.

А они — в нас и так никто не верит, а таким, как ты, мы много кому сможем помочь. И вообще — это тоже против коммунистов.