– То ты – что?

– То я узнаешь что! – ответил он угрожающе, поймал ее взгляд и вдруг захохотал в голос.

Он смеялся так заразительно, что удержаться самой от смеха было невозможно. Выключив газ под сковородкой, Лена сначала тихонько улыбнулась, потом робко хихикнула, а потом рассмеялась так, что у нее заболели щеки.

Это сон, подумала Лена. Это просто хороший и добрый сон, который снится ей, пока она спит в сломавшемся троллейбусе. Надо же, как замечательно, что этот троллейбус сломался и что она не вышла из него, не стала торопиться домой, а заснула, прислонившись щекой вместо подушки к восхитительно прохладному, пусть и немного пыльному, стеклу. Это прекрасный цветной сон о том, как они сидят сейчас у нее на кухне с Женькой, и смеются оба как ненормальные, и ведут себя так, как будто им не по двадцать девять, а по пятнадцать лет. И как будто ничего страшного в их жизни не случилось. Чему удивляться? Мало ли что может присниться человеку! Снег в июле, например. Пингвины в Африке. Слон с беличьим хвостом…

Она даже незаметно ущипнула себя где-то в районе запястья и едва не вскрикнула от боли. Странный сон.

– Лен, – сказал Женька, отсмеявшись, нарезав хлеб и принимаясь резать колбасу. – Если бы ты знала, как я за тебя перепугался. Я черт знает что себе вообразил. Ты даже и представить не можешь…

– Могу, – возразила Лена, раскладывая яичницу по тарелкам. Себе – поменьше, Женьке – побольше. – Я ведь примерно то же самое себе представляла. Ты почему трубку не брал, а?

– А ты скажи сначала, почему ты мне звонила… Тринадцать раз? А?

– Двенадцать, – уточнила Лена со вздохом. – Только я первая, между прочим, спросила.

– Ну хорошо. Я курить выходил в коридор, когда ты звонила. А трубка у меня в кабинете осталась.

– С ума сойти! – Услышав это до боли примитивное объяснение, Лена даже рассердилась. – Курить он выходил, только и всего! Трубка в кабинете осталась! А я-то…

– А ты-то?

– Да не важно. Я, Жень, знаешь, зачем звонила… Она села на табуретку и замолчала, понимая, что сейчас, после того как она объяснит Женьке причину своих настойчивых звонков, ничего уже не будет по-прежнему. Можно сколько угодно делать вид, что они сегодня встретились просто так, как добрые друзья, как старые школьные приятели. Рано или поздно все равно придется признаться себе в том, что это не так. Переступить черту, за гранью которой уже не будет общего смеха и нечаянных поцелуев в подъезде, а будет лишь общее отчаяние и общий страх.

Страх и отчаяние – вот что на самом деле соединило их сейчас.

– Я, знаешь, думала целый день… – начала она, виновато пряча глаза. Непонятно было, откуда взялось это чувство вины, но оно жгло ее изнутри раскаленной спицей. – Думала над тем, что ты мне рассказал. Знаешь, целый день голову ломала. А потом поняла, что ничего бы этого не случилось, если бы… Если бы твоя Яна… То есть если бы ее машину вовремя отремонтировали. Понимаешь? Тебе не пришлось бы идти ее встречать, и…

– Понимаю, – ответил он с каким-то странным равнодушием. – Я уже думал об этом.

Яичница остывала на столе. Лена вяло ковыряла в тарелке коричневое кружево, а Женька вертел вилку в руках и к своей порции даже не притронулся.

– Лена, – сказал он серьезно. – Лена, послушай меня. Послушай внимательно, что я тебе сейчас скажу, и пообещай мне, что сделаешь так, как я скажу…

До боли хотелось ответить шуткой. Хотелось сказать ему, что он узурпатор, что он домашний тиран, хотелось склонить голову в шутливом поклоне и торжественно произнести: «Слушаюсь и повинуюсь, ваше величество…»

– Обещаю, – невнятно пробормотала она, понимая, что ему сейчас не до шуток. Что им обоим сейчас уже не до шуток, а милый домашний спектакль уже закончен. «Танец с саблями» так и не состоялся. Занавес.

– Я очень прошу тебя, чтобы ты не вмешивалась в это дело. Ни под каким предлогом. Что бы ни случилось – ты должна оставаться в стороне.

– Ты просишь о невозможном. Я тебя люблю и не могу оставаться в стороне… от тебя.

– Не от меня, – ответил он, не обратив никакого внимания на ее внезапно вырвавшееся признание. – То есть и от меня тоже, но… Только на время. Потом, когда все это закончится, мы больше не будем… оставаться в стороне друг от друга. Я тебе обещаю. Потом, но не сейчас.

Щеки снова запылали, и даже уши у Лены запылали от этих его слов, а глаза заблестели влагой готовых вырваться на свободу слез. Как он это сказал? «Мы больше не будем оставаться в стороне друг от друга… Потом, но не сейчас…» Выдержать этот его тон, этот его взгляд было просто невозможно. Невозможно было не подойти, не прижаться щекой к щеке, сердцем к сердцу, приблизив это «потом» на расстояние пылающих тел, разделенных жалким и непреодолимым слоем одежды. Приблизив настолько, насколько это вообще было возможно.

Лена сдержалась, сжав под столом в кулаки побелевшие от напряжения пальцы.

– Это слишком опасно, понимаешь? – продолжал Женька, не догадываясь о ее мучениях. – Я не знаю, даже представить себе не могу, что на уме у этого человека. Какова его цель и какими могут быть его средства. И я совершил очень большую глупость, втянув тебя в это дело. Я, честное слово, убить себя был готов, последними словами себя ругал, когда понял, чем это может для тебя кончиться…

– Последними – это какими? – вяло спросила Лена, отодвигая тарелку. От одной мысли о еде к горлу подступала тошнота.

– Не помню уже, – отмахнулся Женька. – Лен, ну разве в этом дело, какими словами я себя ругал, а?

– А в чем? – поинтересовалась она холодно. – В чем дело, скажи?

– Я уже сказал тебе. Это опасно, – ответил он хмуро.

Это опасно, – повторила Лена злым голосом. – То есть ты считаешь, что я могу вот так запросто забыть о тебе и даже не вспоминать до тех пор, пока ты сам не позвонишь и не скажешь, что это уже не опасно? Что я смогу жить себе спокойно и радостно, ходить на работу, лечить своих психов, а про тебя и не думать?

– Никто не говорил, что не думать. Не кипятись, Ленка. Я просил просто не вмешиваться. Нам нужно на какое-то время перестать общаться. Не видеться и даже не звонить друг другу, потому что…

– Ах не звонить! – Лена не дала ему закончить фразу. – Не звонить, значит! Так бы и сказал сразу, что просто не хочешь, чтоб я тебе звонила. Что твоя ревнивая брюнетка…

– Да при чем здесь моя брюнетка? – не выдержав, рявкнул Женька. – Она-то здесь при чем?!

– При том, – упрямо повторила Лена. – При том, что тебе просто не хочется семейных скандалов, не хочется бесполезных объяснений, не хочется лишних проблем, не хочется…

Он не дал ей договорить – подошел, схватил двумя руками за плечи и поднял с табуретки. Некоторое время они так и стояли друг напротив друга молча, ни слова не говоря. Лена глупо хлопала ресницами и не могла дышать.

– Ленка, – сказал он, отпустил ее плечи и осторожно погладил по голове. – Леночка.