Тяжелораненых, нас привезли в госпиталь в Москву, здесь мне сделали первую операцию, потом переправили в госпиталь в Иваново, откуда санпоездом отправили на станцию Васильево, что находится в 50 километрах от Казани, в госпиталь № 4088. Здесь я пролежал четыре месяца. Начальником госпиталя был бригадный врач Розенблит, а комиссаром — старший политрук Краснобаев, который пришел к нам сразу же, в первый день после нашего прибытия в госпиталь, записал все данные и адреса и лично послал нашим семьям письма, в которых сообщил про каждого, что «раненый красноармеец такой-то находится на излечении в госпитале». Благородный поступок. В начале марта я прошел повторную операцию, меня прооперировал известный хирург, профессор Михаил Моисеевич Ищенко, и 30 марта 1942 года я был выписан из госпиталя в запасной полк, дислоцированный под Казанью.

Раненая рука выглядела впечатляюще — торчала голая кость, обрубок фаланги, и когда в ЗАПе какой-то лейтенант оскорбился, почему я, стоя перед ним, держу руку в кармане шинели, то я вытащил ее и поднес прямо к его лицу. У бедного лейтенанта сразу в глазах потемнело.

— Я в свое время разговаривал с двумя ветеранами из курсантских бригад, воевавших в 1941 году под Москвой, — из 37-й и 15-й стрелковых. Они сказали, что после войны не нашли никого из своих боевых товарищей по стрелковой бригаде: большинство из них погибло в боях в декабре 41-го, остальные пали на фронтах в последующие три года войны. И о вашей 40-й бригаде с января 1942 года уже нигде не упоминается в исторических источниках.

— Бригада была полностью выбита в декабрьских боях. После войны, на офицерских курсах по переподготовке в Северной группе войск, я увидел у одного лейтенанта медаль «За оборону Москвы», у меня была такая же, и мы разговорились.

Он зимой 41-го воевал совсем рядом с нами, в 39-й курсантской бригаде, тоже под Рождествено. За всю войну я больше не встречал никого, кто бы имел подобную фронтовую судьбу и воевал курсантом под Москвой. Слишком долгой и тяжелой была война, и слишком кровавым был наш путь до Берлина. Из тех, кто по-настоящему воевал в пехоте с начала войны, к 45-му году выжили считаные единицы.

В 1953 году, уже будучи офицером флота, осенью, я получил отпуск и вернулся в Алма-Ату. Я стал искать своих одноклассников, товарищей по техникуму и по стрелковой бригаде и никого не нашел. Обходил по многим адресам и только слышал в очередной раз, что разыскиваемый убит или пропал без вести. Пришел в свою школу, и снова мне довелось услышать страшные и скорбные слова — никто из моих одноклассников живым с войны не вернулся. Понимаете, никто! Единственный человек, который нашелся, был мой однокурсник по техникуму Ваня Дьяков, он был 1920 года рождения, и его призвали в армию еще в 1940 году. Я еще долго не мог прийти в себя от невыносимого чувства вины перед погибшими друзьями — почему я уцелел, а они все убиты на войне?

— Куда вы попали служить из ЗАПа?

— В запасном полку я провел всего девять дней. Здесь отобрали бывших курсантов, примерно человек сорок, и нам объявили, что наша команда будет скоро отправлена для продолжения учебы в военных училищах. Старшим в нашей команде был старший сержант Буряк, из кадровых, начинавший войну летом 41-го на западной границе. Он всем своим видом и поведением внушал большое доверие и по общему согласию стал нашим вожаком. Некоторые из нас прибыли в «запаску» без ложек, так Буряк пошел в лес и вырубил для всех ложки из березы. В ЗАПе мы сидели на тыловых харчах, нам давали баланду в банных шайках, каждую на 10 человек, и немного каши. Вдруг в нашем расположении появляется незнакомый лейтенант, без нескольких пальцев на руке, фамилия его была Кулешов, и начинает нас агитировать: «Ребята, я здесь с ведома командования запасного полка и хочу вам вот что предложить. Поедемте со мной в Куйбышев, там мы формируем отдельный пульбат, возможно, что для охраны советского правительства, но может так получиться, что нас отправят на Дальний Восток. Нам нужны люди в комендантский взвод». Увидев наши скептические взгляды, лейтенант спросил: «Кто у вас за старшего?» Ему показали на Буряка, и он отозвал старшего сержанта в сторону для личного разговора. Буряк вернулся к нам и сказал: «Лейтенант обещает, что если мы согласимся, то я буду взводным, и, конечно, я вас в обиду не дам». Авторитет Буряка был настолько сильным, что мы посоветовались между собой и согласились, прекрасно осознавая, что солдатская доля намного хуже офицерской, но приняли решение пойти в этот батальон. 9 апреля мы погрузились в эшелон, а 16 апреля 1942 года мы в составе 383-го ОПАБ (отдельного пулеметно-артиллерийского батальона) 161-го полевого УРа (укрепрайона) уже высаживались… Нет, высаживались мы не в Куйбышеве, а на станции Жданка Московско-Донбасской железной дороги.

Эта станция находится в 200 километрах юго-западнее Москвы. На следующий день мы уже стали занимать оборону на отведенном для нас участке. Штаб УРа разместился в Сталиногорске. УР взял под свою ответственность участок обороны протяженностью 50 километров, на каждый батальон приходилось по 7–10 километров линии оборонительных позиций. Сразу все батальоны принялись за рытье траншей, оборудование огневых позиций и фортификационных сооружений, постановку минных полей, строительство блиндажей. Наш комендантский взвод через месяц был расформирован, и бывших курсантов распределили по различным подразделениям. Каждый заходил в штаб батальона поодиночке и получал назначение, и когда вызвали меня и спросили: «Какое образование?» — «Техникум, мастер по строительству дорог и мостов». — «Взрывное дело знаешь?» — «Так точно». — «Принимай под командование отделение минеров!»

— А почему 161-й УР занял позиции в 50 километрах от линии фронта?

— По приказу Сталина вокруг Москвы была создана стратегическая Московская Зона Обороны (МЗО). Сталин, видимо, боялся повторения осени 1941 года и нового немецкого наступления на Москву, и на дальних подступах к столице была устроена глубоко эшелонированная оборона в несколько рубежей. На один из таких участков наш УР и был поставлен.

— Что такое ОПАБ? Какова была структура, вооружение и численность отдельных пулеметно-артиллерийских батальонов? Кого направляли служить в эти части?

— Отдельный пулеметно-артиллерийский батальон по штату насчитывал в своем составе свыше 1200 человек и по численности был равен иному стрелковому полку. На вооружении ОПАБа находилось: 64 станковых пулемета «максим», 128 ручных пулеметов Дегтярева, рота ПТР, минометная батарея и два артиллерийских дивизиона на конной тяге — 76-мм и 45-мм орудий, всего 32 артиллерийских ствола на батальон. Так что вы сами можете себе представить, какой огневой мощью обладало это вооруженное до зубов подразделение. У нас в батальоне не было простых стрелковых рот. Поскольку ОПАБ имел в начале своего наименования слово «отдельный», то статус части и права командира такого батальона были приравнены к правам командира стрелкового полка: батальон имел свое знамя, свою финчасть, отдел кадров, своего особиста, медчасть и даже свою пекарню. Командир батальона официально имел трех заместителей (не считая замполита), как в любом полку. Был свой обоз, свой отдельный взвод связи, ветеринарная служба и так далее. Был свой разведвзвод, а также артиллерийские разведчики в составе взвода управления дивизиона 76-мм орудий.