Чей-то взгляд коснулся ее затылка, рождая страх. Не обращая внимания на то, что говорят ей чувства, Андреа прикрыла глаза. Сила незримым облачком окутала ее. В нескольких футах алым маяком сиял в ночи Аристобулус; однако было и нечто еще — не настолько ясное, чтобы Андреа могла увидеть это внутренним взором, но было.

— Карл!

Она открыла глаза.

Он тряс головой, будто пытался проснуться, веки его никак не желали подниматься.

— Энди, я… — Он повалился навзничь. Невидимые пальцы сомкнулись на ее горле, не давая дышать. Андреа попыталась разжать их, но это было все равно, что разжимать стальной ошейник.

— Не отпускай ее, Ольмин, — пронзительно прошипел чей-то голос. — Не отпускай, пока как следует не заткнешь.

— А потом, — ответил другой голос, — можно будет развлечься.

Она открыла рот, чтоб крикнуть, но в рот тут же набилась мягкая ткань. Грубая ладонь сжала ей грудь. Андреа яростно взбрыкнула.

— С этой я и начну. В ней еще осталась строптивость.

* * *

Карл просыпался с трудом. И даже в полусне его встревожило, с каким трудом он просыпается. Он хотел опустить руку, протереть глаза…

И не смог опустить ее: запястье сжимало что-то холодное и жесткое.

Минуточку! Я только что говорил с Энди — и не помню, чтобы будил Уолтера.

— Какого черта…

Непонятно откуда взявшийся кулак ударил его в скулу. Боль пронзила голову. Карл привычно бросил руки вниз, в стойку…

… Его запястья дернулись в железных браслетах, крепкими цепями притянутыми к чему-то позади него — и выше его головы.

— Я же говорил, что никто не побеждал меня, — прошипел Ольмин. — Никогда.

Карл помотал головой, прочищая мозги. Его глаза медленно привыкали к темноте. Бесчувственные Хаким и Ахира сидели подле него на низкой скамье, прикованные за лодыжки и талии. А над ним, склонясь так низко, что Карл чуял запах чеснока и винный перегар из его рта, с мерзкой улыбочкой стоял Ольмин.

— Отличная штука сонные чары. — Он легонько похлопал Карла по щеке. — На магов они, правда, не действуют… Зато чары невидимости могут отвести глаза и им.

— Что ты… — Получив сапогом в живот, Карл на какой-то момент задохнулся.

— Будешь говорить, когда позволят. Понял? — Теперь Ольмин говорил ровно, но это спокойствие было почему-то страшнее прежней издевки. — Впрочем, я не намерен слишком калечить тебя, Карл Куллинан. Я собираюсь продать тебя в Пандатавэе. Ты сделаешь меня богачом.

Карл попытался плюнуть в него, но не смог справиться с дыханием. Как и набрать хоть каплю слюны. Рот его был сух, точно Пустошь.

Прекрати действовать и начни думать. Он ощупал цепь. Бороздки на звеньях — значит, железо литое, не кованое. А это может оказаться Карлу на руку… Если у него достанет сил, если он найдет нужную точку, он сумеет порвать их. Возможно. Литое железо хрупче кованого. Так что, быть может…

В нем заговорил Барак. Цепи слишком толсты. Но стена за тобой — из дерева. Может, ты сумеешь выдрать их из стены.

— Помечтай о свободе, Карл Куллинан. — Ольмин хрюкнул. — Все мечтают. О свободе, о бегстве… Но учти… — Он постучал по стене. — Фургон укреплен железными ребрами, а цепи прикреплены к ним.

Фургон? Значит, это все же не комната. Они в фургоне. Проку им от этого — ноль.

Но одним преимуществом воспользоваться можно — если поспешить. Ольмин достаточно близко. Если постараться… Карл выбросил вверх правую ногу.

Кандалы остановили ее в паре дюймов от Ольмина.

Смешок.

— Мы свое дело знаем. Кстати, чтоб успокоить тебя — остальные твои приятели целы и невредимы. У магов и лекарки заткнуты рты. Старику мы скорее всего отрежем язык, ну а для дам отыщется что-нибудь другое… Вот будет потеря так потеря!

Он протянул руку и потрепал Карла по волосам. Почему-то это оказалось хуже, чем побои. Ласка показала Карлу, что его считают ничтожеством. Пустым местом. Совершенно неопасным.

Карл заставил себя говорить спокойно:

— Не расскажешь, как ты нас нашел, — или предпочитаешь, чтоб я умер от любопытства?

Ольмин захохотал.

— Ты прекрасно держишься. Можно подумать, тебе совсем не страшно, но меня не проведешь. — Он чуть пожал плечами. — Но — почему бы нет? Совет Гильдий повелел одному из сильнейших магов принести хрустальный шар и взглянуть в него, дабы узнать, кто похитил дракона. — Он снова погладил Карла по голове. — И ты, друг мой, нынче очень мне дорог — за тебя мне отвалят двадцать пять сотен золотых. Мой маг, Бленрит, ты вряд ли с ним знаком, содрал с меня чертову уйму за все эти сонные и невидимые заклятия, с которыми мы поймали тебя, и еще больше — за то, чтобы не терять твой след. Но главное — я первый. — Он плюнул Карлу в лицо. — Я всегда первый.

Карл не мог дотянуться до лица, чтобы утереться; сгусток слюны медленно сползал по его щеке.

Ольмин вздохнул.

— Но хватит об этом. Мне пора возвращаться к дамам. Темноволосая была очень хороша; сейчас я, наверное, попробую и вторую. Да и надобно убедиться, что Гирус их не поуродовал. Они должны быть в форме — для помоста. — Он нахмурился. — Ах да, я совсем забыл. — Отойдя в дальний угол фургона, Ольмин принялся рыться в куче мечей, кинжалов и арбалетов.

Наше оружие. И всего в нескольких ярдах дальше, чем я могу дотянуться. Точно так же оно могло быть и в нескольких милях: чтобы перерубить эти цепи, требовалось нечто большее, чем меч. Он ощупал браслеты на запястьях. Проклятие. Даже будь у Уолтера отмычки, это ничего не даст — браслеты проклепаны.

Ольмин вытащил из груды длинные черные ножны.

— Это ведь твой меч? — Вытянув клинок, он осмотрел его в тусклом свете подвесного фонаря. — Отличная работа. Не думаю, чтобы мне доводилось видеть лезвие острее. Он, должно быть, очень тебе дорог?

Карл напрягся. Я не стану молить о жизни. В любом случае это бесполезно.

— О нет, — с улыбкой протянул Ольмин. — Храбриться незачем. — Поставив ногу на короб, он осторожно взял меч за клинок — и опустил его на колено. Меч хрустнул.

— Не жди, что умрешь легко. — Обломки полетели на пол. — В Пандатавэе публичные казни длятся долго. — Ольмин отворил дверь. — Подумай об этом на досуге.

Дверь за ним со скрипом закрылась.

— Проклятие, да проснитесь же вы! — прошипел Карл. Ему было не дотянуться даже до Уолтера, а гнома приковали еще дальше. Повысить голос — привлечь внимание. Оставалось одно: шептать.

Фургон заскрипел, затрясся — и тронулся. Уолтер лениво приоткрыл один глаз.

— Умолкни, будь добр. — Он говорил совершенно спокойно. Как всегда. — Мы оба проснулись прежде тебя.

Голос его был едва различим за грохотом и лязгом фургона.