Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А как зеркало-то к Паммелю вернулось? – встрял следователь Яхненко.
Старушка благосклонно кивнула.
– С помощью Юрия Семеновича, разумеется. Он ведь дружил с Поляковым – я имею в виду Василия Никандровича, и вообще через него познакомился с Наруцкой. Он знал, что Поляков ездил к Паммелю конфисковывать зеркало, и подозревал, что тот просто не сдал реквизированное. Из-за этого Поляков и потерял место в ГПУ во время реорганизации. Это нам сообщил Юрий Семенович в пятьдесят первом году, после того, как встретил Паммеля. Так вот...
С этого места Спартак Иванович немного перемотал пленку вперед.
– Она тут еще долго будет мочалу жевать, – пояснил он. – Вот что самое интересное.
– Зеркало – это наше наследство, оно завещано нам, – говорила Екатерина Модестовна на втором часу допроса (Антон глянул на таймер в углу экрана). Мы должны были хранить его во что бы то ни стало. Наш род считает себя от Медичи, и это зеркало – фамильная реликвия...
– Это что, правда? – спросил потрясенный Антон.
Спартак Иванович на минуту остановил воспроизведение и пояснил:
– Слава богу, наверняка старух признают невменяемыми. Медичи им еще! Из Курской губернии их предки. Ну, смотри дальше.
– Никто не должен стоять между нами и нашей реликвией, – твердо продолжала Екатерина Модестовна. – Когда умер ее хранитель Паммель, мы послали Герарда забрать ее. Он знал, как можно вынести зеркало, не привлекая внимания.
– Спартак, останови на секунду, – попросила Таня. – Слушайте, а они знали, что они... ну... родственники?
– Кто родственники? – уточнил Спартак.
– Ангелина и Семен Годлевич, – пояснила Таня.
– Не знали, – твердо сказал Яхненко.
– Тогда я ничего не понимаю, – заявил Антон. – Как они могли этого не знать?
Спартак Иванович вздохнул.
– Дело в том, что они Семена Годлевича вообще не знали.
– То есть как? – в один голос спросили Таня и Антон.
– Да просто. Они не знали, что такой есть, и не общались.
Антон с Таней переглянулись.
– А... второй? – спросила Таня. – Тот, которого убили...
– Да не убили его, – с досадой сказал Спартак. – Вот живучий оказался, даром что старый, как бивень мамонта. Еще лежит в реанимации, а мне с квалификацией мучиться.
Таня понимающе кивнула: если человек сразу не умер, этот удар ножом можно квалифицировать и как покушение на убийство, и как умышленное причинение тяжкого вреда здоровью.
– Так он-то кто? – не отставала Таня.
– Как кто? – удивился Яхненко. – Поляков Герард Васильевич.
Антон не выдержал и нервно рассмеялся.
– Ну как такое может быть?
– Ох, – отдуваясь, проговорил Спартак Иванович; чувствовалось, что он безумно устал от всех этих семейных тайн и хитросплетений родства. – Объясняю последний раз. Сын Наруцкой и Полякова, Герард, был отдан отцом в приют. И сбежал оттуда в семилетнем возрасте, то есть в каком году?
– В двадцать девятом, – подсказал Антон.
– Правильно, молодой. Следы его с тех пор теряются. Зато остались документы.
– Какие документы? – спросила Таня. – На имя Полякова Герарда Васильевича? 1922 года рождения?
– Ну да, так они в приюте и лежали. Годлевич-старший навещал там Герарда изредка.
И забрал из детдома его метрику. И держал у себя, до поры, до времени.
– До какой поры? – недоумевала Таня.
– Ох, – опять вздохнул Спартак. – Ты ж ко мне приходила, клянчила запрос в жилищное агентство, домовую книгу посмотреть, так? Я сам там все проверил. Поляков Герард Васильевич прописан был в Семенцах, в той самой квартире, на следующий день после смерти отца, Василия Полякова.
Антон присвистнул.
– А как это возможно?
– ГПУ – оно и в Африке ГПУ, – доходчиво разъяснил Спартак Иванович. – Приехал, небось, наган достал, и прописали. Как миленькие.
– По метрике?
– Ну да.
– А кто ж там жил? После смерти Полякова? – не понимала Таня.
– Кто жил, не знаю. А кто прописан был, знаю.
– Кто? Спартак, не издевайся, говори, – прикрикнула Татьяна.
– Прописана там была до сорок восьмого года... – Спартак Иванович сделал эффектную паузу, – Анна Георгиевна Наруцкая. Ну что, убил я вас?
– Наповал, – признал Антон. – Но как же один из близнецов Годлевичей превратился в Поляков а?
– Элементарно, Ватсон, – хохотнул Яхненко. – Когда второй Годлевич там появился? В сорок восьмом году, когда ему восемнадцать исполнилось, правильно?
– Его что, в детдом сдали из роддома? – догадалась Таня.
– Правильно, Танюха, соображаешь. Одного младенца Годлевич готов был пристроить, а вот двоих не потянул бы, вот и пришлось сдать в детдом. Говорю дальше: в восемнадцать из детдома его выпихнули. Годлевич еще сидел, последние денечки досиживал, но Наруцкая ребеночка из виду не выпускала все эти годы. Я нашел такую тетку прикольную в детдоме, всех помнит. Она и Наруцкую вспомнила, та мальца навещала все эти годы.
– Я, кажется, понял, – медленно сказал Антон. – Когда воспитаннику исполняется восемнадцать лет, ему должны жилье предоставить. А тут оказалось, что есть квартира, в которой прописан Поляков Герард Васильевич. Правда, он по документам был старше на шесть лет, но кого это волновало. Так что из детдома субъект вышел Ивановым Петей, а в квартирку въехал Поляковым Герардом Васильевичем.
– И что, никто не проверял, что ему лет меньше? – усомнилась Таня.
– Да кто его знает, – махнул рукой Спартак. – Может, и не проверяли. Так что старушки его воспринимали именно как Полякова.
– Слушайте, а ведь сам он Покровских воспринимал не как соседок, – вдруг сказал Антон. – Помните, Покровские рассказали, что он на Ангелину набросился? Ведь именно на Ангелину! Спартак Иванович, а вы на вскрытии не были?
– На каком вскрытии? – удивился Спартак. – Ты про мужика с ножом? Он же не умер, он в реанимации.
– Ах да, я все время забываю, – спохватился Антон. – А вы не знаете, у него родимое пятно есть на бедре?
– У него – не знаю. А у обеих бабушек есть, я им на всякий случай освидетельствование провел. Странные такие родимые пятна, будто губки бантиком. Как поцеловал кто... Сам-то я не видел, мне Лариса, эксперт, рассказала.
– Значит, «Поляков» знал, что Ангелина – его мать, – уверенно сказал Антон. – Он и набросился на нее на лестнице, и платье ей порвал, чтобы найти родимое пятно и убедиться, что она его мать.
– Может, и так, – согласился Спартак Иванович. – Ну что, пока все понятно? Тогда давайте смотреть дальше.