Внутри, как ожидалось, никого не было. За исключением таких же исполинских, как сам храм, выточенных с невероятным мастерством статуй с изображениями алторийских богов.

Первым, на кого наткнулся мой взгляд, был, разумеется, Род. Отец всего сущего и прародитель, как утверждают, человечества. А внешне — самый обычный мужик в роскошных золотых одеяниях и с совершенно каменной — во всех смыслах этого слова — физиономией.

Неподалеку от него, купаясь в льющихся с потолка потоках света, стояли остальные светлые боги: Лейбе, покровитель кузнецов, Ремос — бог справедливости, богиня красоты Ферза, бог познания и мудрости Сойрос. На границе света и тени загадочно улыбался из кресла жабоподобный Абос. Но поскольку даруемая им удача всегда была двуликой и нередко оборачивалась неприятными последствиями, то Абоса все же условно относили к темным, а не к светлым богам.

Истинно же темные боги предпочитали оставаться тени и избегали яркого света. Суровый Рейс, как и положено покровителю битв, носил тяжелые доспехи и сжимал в руках огромный двуручник. Покровительница воров Малайя, приютившаяся между дальними колоннами, традиционно прятала лицо под капюшоном. Ее сестра Ирейя, страстная поклонница загадок и тайн, и вовсе была закутана в бесформенный балахон. В Верле, между прочим, у нее даже статуи не было — один лишь пустой постамент, но тут жрецы, вероятно, посчитали, что богине несолидно без вместилища, вот и сварганили нечто подобающее случаю. Бесстрастный Фол по традиции стоял в самой глубине гигантского зала. В погруженной в кромешную тьму глубокой нише, где незаметно для прихожан сходились две стены и куда даже в яркий солнечный день не проникало ни единого лучика света.

Остановившись напротив своего бога, я по достоинству оценил привилегии его расположения.

— Все дороги ведут к тебе? Да, Фол? — усмехнулся я, подходя к постаменту вплотную.

Бог, разумеется, не снизошел до ответа. А вот сгустившаяся вокруг него Тьма неожиданно шевельнулась.

— Я могу что-то для тебя сделать, брат? — осведомился вышедший из нее жрец. Наголо обритый, чем-то смутно похожий на отца Лотия, только более молодой, намного более массивный и, как водится, одетый в длинную черную рясу. Вот только подпоясана она была не простой веревкой, а серебряной цепью. Из чего я заключил, что натолкнулся на важную шишку, и предпочел проявить уважение.

— Благодарю, святой отец. Я всего лишь зашел отметиться.

— Издалека прибыл? — понимающе улыбнулся жрец, пробежавшись глазами по моей запыленной одежде.

— Из Верля. Меня просили передать вашим коллегам по слание из местного храма.

Святой отец вопросительно приподнял удивительно светлые, словно выгоревшие на солнце и кажущиеся белыми брови, когда я полез за пазуху и выудил оттуда запечатанный храмовой печатью конверт, который обнаружил в день отъезда на пороге собственного дома. Но все же принял послание отца Лотия и, благодарно кивнув, тут же его распечатал. А когда прочитал короткую записку и снова поднял на меня взгляд, в нем, как мне показалось, что-то изменилось.

— Благодарю, брат мой. Ты привез хорошие вести.

— Я не служитель храма, святой отец, — на всякий случай поправил его я.

Но жрец на это лишь загадочно хмыкнул:

— Фолу виднее.

Что на это сказать, я попросту не знал, поэтому не стал ни спорить, ни что-либо пояснять. А потом мой взгляд упал на высеченный из глыбы черного базальта постамент: на нем, как и в основании статуи в Верле, виднелись какие-то насечки и выбоины, но что это такое, я не знал. А у отца Лотия спросить позабыл. И вот сейчас, увидев их снова, мне неожиданно стало интересно. Настолько, что я подошел, мимоходом оглядел каменное основание через линзу, но убедился, что в одном месте беспорядочные с виду закорючки подозрительно напоминают полуистершиеся, практически нечитаемые буквы, и повернулся к жрецу.

— Святой отец, не подскажете, что это?

— Мое имя — отец Гон, брат мой. Что именно тебя заинтересовало?

— Вот это, — для верности я провел рукой по надписи и поежился от ощущения идущего от нее потустороннего холода. Впрочем, он был не таким жгучим, как в тот раз, когда я впервые его коснулся. Но когда мои пальцы дошли до последнего знака, то даже сквозь перчатку порядком озябли, так что я поспешил убрать руку и вопросительно взглянул на жреца.

А тот неожиданно улыбнулся.

— Это древнее благословение на лотэйнийском, мастер Рэйш. И одновременно совет.

— Какой? — насторожился я.

— Тьма над Тьмой дает свет, — тихо шепнул жрец. А когда я ошарашенно замер, святой отец развернулся и со смешком ушел обратно во Тьму, оставив меня в полном обалдении.

* * *

Возле храма я в общей сложности проболтался около двух свечей. Не с досады и тем более не в надежде, что отец Гон внезапно вернется и пояснит свои слова — как и моему учителю, святым отцам это было несвойственно. Поэтому я попросту выжидал время. Сперва прогуливался по огромному храму, раздумывая над словами жреца и от безделья изучая расставленные повсюду статуи. А затем вышел на улицу и остановился в стороне от главного входа, откуда можно было совершенно безнаказанно взглянуть на темную сторону Алтира.

Светиться раньше времени в чужом городе, где наверняка обитали не только глупые гули, я посчитал неразумным. Поэтому, спрятавшись в тени, незаметно изучал живущий своей жизнью город и молча делал выводы.

Как оказалось, в Алтире, по сравнению с Верлем, и впрямь было почище. И в плане снега, которого на земле практически не осталось, и в отношении нежити. Разумеется, с исчезновением сугробов теплее на темной стороне не стало, однако светлых уголков заметно прибавилось. А вот гулей, как это ни странно, я за пару свечей так и не увидел. Не говоря уж про что-то более опасное или крупное.

Самое интересное заключалось в том, что и дома на темной стороне выглядели не так безобразно, как в Верле. Да, у них точно так же отсутствовали стекла и двери, а местами здания казались черными, словно внутри когда-то бушевали пожары. Зато у большинства домов имелась нормальная крыша, да и стены были не такими обшарпанными, благодаря чему даже на темной стороне Алтир казался намного сохраннее.

В какой-то момент я припомнил, что говорила по этому поводу Триш, и был вынужден признать, что с приходом весны Тьма и впрямь стала выглядеть чуточку иначе. Да, ярких красок и буйства зелени от нее никто не ждал, однако подтаявший снег и исчезновение изморози на стенах говорили сами за себя. И это ничуть не отменяло, а скорее даже подтверждало слова мастера Нииро о том, что темная сторона способна меняться.

Правда, когда я счел, что насмотрелся достаточно, и собрался вернуться в обычный мир, то был неприятно удивлен, обнаружив, что за время моего отсутствия кто-то позарился на оставленные возле колонны вещи. Этим «кем-то», как вскоре выяснилось, оказался обычный беспризорник, который посчитал себя вправе по-тихому стырить мой вещмешок и брошенную поверх него шляпу.