– Покажите, – негромко приказал адвокат.

Петер не пошевелился.

– Покажите, сержант! – рявкнул адвокат.

Миллер вскочил со стула, стал по стойке «смирно».

– Цю бефель, – сказал он, простоял три секунды, держа руки по швам, потом расстегнул брюки.

Адвокат взглянул и кивком разрешил застегнуться.

– Ладно, значит, вы не еврей, – сказал он примирительно.

Усевшись на стул, Миллер растерянно пробормотал:

– Конечно, не еврей.

– Дело в том, – улыбнулся адвокат, – что евреи, случалось, хотели выдать себя за наших товарищей. Но таких мы быстро раскусывали. А теперь я начну задавать вам вопросы. Проверю, тот ли вы, за кого себя выдаете. Где вы родились?

– В Бремене.

– Верно. Место вашего рождения указано в списке членов СС. Я с ним только что сверился. В «Гитлерюгенде» состояли?

– Да. Вступил в тридцать пятом, в десять лет.

– Ваши родители были убежденными национал-социалистами?

– Да, и отец, и мать.

– Что с ними стало?

– Погибли при бомбежках Бремена.

– Когда вы подали заявление в СС?

– Весной сорок четвертого года. В восемнадцать лет.

– Где обучались?

– В учебном лагере в Дахау.

– Вытатуирована ли у вас на левой подмышке группа крови?

– Нет. Да и выкалывали ее не на левой, а на правой подмышке.

– Почему же вас не татуировали?

– Видите ли, обучение в лагере заканчивалось в августе сорок четвертого года, и нас должны были направить служить в войска СС. Однако в июле во флоссенбургский концлагерь пригнали офицеров, замешанных в заговоре против Гитлера, и тамошнее начальство попросило для усиления охраны направить к ним людей из нашей части. Вот меня с десятком других самых прилежных курсантов туда и послали. Так что мы пропустили и выпускной парад, и татуировку. Однако комендант сказал, она не понадобится, ведь на фронт мы уже не попадем.

Адвокат кивнул. Комендант, без сомнения, понимал, что в июле 1944 года, когда союзники продвинулись уже в глубь Франции, война близилась к концу.

– А кортик вы получили?

– Получил. Из рук коменданта.

– Что было на нем написано?

– Слова «Кровь и честь».

– Чему вас учили в Дахау?

– Мы прошли полный курс военной подготовки и политико-идеологический курс в дополнение к уже изученному в «Гитлерюгенде».

– Песни разучивали?

– Да.

– Как называется сборник маршей, в котором есть «Песня Хорста Весселя»?

– Это альбом «Время борьбы за нацию».

– Где расположен учебный лагерь Дахау?

– В пятнадцати километрах от Мюнхена. И в пяти от одноименного концлагеря.

– Какую форму вы носили?

– Серо-зеленые брюки и такого же цвета китель с черными петлицами – на левой стоял чин; сапоги и ремень из черной кожи с вороненой пряжкой.

– Что было на ней изображено?

– По центру – свастика, а вокруг девиз «Честь в преданности».

Адвокат встал и потянулся. Закурил сигару, подошел к окну сказал:

– А теперь, сержант Кольб, расскажите о концлагере во Флоссенбурге. Где это?

– На границе Баварии и Тюрингии.

– Когда он открылся?

– В тридцать четвертом году. Это одно из первых заведений для тех сволочей, что предали фюрера.

– Каковы были его размеры?

– В мою бытность – триста на триста метров. По границе стояли девятнадцать сторожевых вышек с легкими пулеметами. Переклички проводились на площадке размером двадцать один на сорок один метр. Эх, как мы забавлялись там с жидами…

– Не отвлекайтесь, – буркнул адвокат. – Расскажите лучше, какие там были службы и сколько.

– Двадцать четыре барака, кухня, баня, больница и множество мастерских.

– А для охраны?

– Две казармы, магазин и бордель.

– Как избавлялись от трупов?

– За территорией лагеря был крематорий, к нему вел подземный ход.

– Чем в основном занимались заключенные?

– Работали в каменоломне. Она располагалась вне лагеря, ее окружал забор из колючей проволоки со своими сторожевыми вышками.

– Каково было население лагеря в сорок четвертом году?

– Около тысячи шестисот человек.

– Где находилась контора коменданта?

– За территорией, в доме на склоне холма.

– Назовите комендантов.

– До меня их было два. Майор СС Карл Кунслер, которого сменил капитан СС Карл Фрич. А при мне лагерем командовал подполковник Макс Кегель.

– Номер вашего политотдела?

– Второй.

– Где он размещался?

– В конторе коменданта.

– Чем там занимались?

– Следили за исполнением приказов правительства о применении к некоторым заключенным особых мер воздействия.

– В число таковых входили Канарис и другие заговорщики?

– Да, майн герр. Их всех ждали особые меры.

– Когда привели приговор в исполнение?

– Двадцатого апреля сорок пятого года. Американцы уже вошли в Баварию, поэтому из Берлина, пришел приказ казнить всех заговорщиков. Это поручили мне и моим товарищам. К тому времени я получил чин сержанта, хотя в лагерь прибыл рядовым, поэтому и был в нашей группе главным. А закопать тела мы поручили заключенным. Среди них оказался и тот глазастый Гартштейн, черт его побери! Потом нам приказали гнать узников на юг. А в пути мы узнали, что фюрер покончил с собой. Тогда офицеры нас покинули, а заключенные стали разбегаться в леса. Кое-кого из них мы, сержанты, постреляли, но потом поняли: идти дальше нет смысла. Ведь все кругом заняли янки.

– И последний вопрос о Флоссенбурге, сержант. Если там поднять голову, что видно?

– Небо, наверное, – озадаченно проговорил Миллер.

– Да нет, глупец вы этакий, не вверху, а на горизонте!

– А-а, вы, наверное, имеете в виду развалины замка на холме, так?

Адвокат кивнул и улыбнулся.

– Кстати, его построили в четырнадцатом веке, – заметил он и подвел итог. – Хорошо, Кольб, допустим, во Флоссенбурге вы служили. А как вам удалось спастись?

– Дело было так. Распустив заключенных, мы пошли кто куда. Я наткнулся на рядового из вермахта, стукнул его по голове и снял с него форму. А через два дня меня схватили янки. Я оттрубил два года в лагере для военнопленных, но на всякий случай сказал, что служил в армии, а не в СС. Ведь тогда, знаете ли, ходили слухи, будто янки расстреливают эсэсовцев на месте. Потому я и соврал.