Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Спокойно, — сказал я, будучи мужчиной.
Покачнувшись, она нашарила на стене выключатель, и сказала мне:
— Приготовься.
До того момента я надеялся, что напугавшая ее тварь к нашему приходу исчезнет, уползет через вентиляцию или в сливное отверстие душа. Однако тварь не исчезла. Она расположилась на белоснежной подушке Поппи, поблескивая глазами-бусинками, широко раскинув мохнатые ноги и шевеля щупальцами у рта, — мерзостный ядовитый сгусток меха, как будто выкашлянный на постель гориллой.
— Ну и чудище! — сказал я. — Должно быть, это тарантул.
— Не убивай его! — взвизгнула Поппи.
— Не убивать? Тут уж или я его, или он меня.
— Только не на моей подушке. Я потом не смогу здесь спать.
Я вообще не представлял себе, как его можно убить, на подушке или где еще.
— У вас нет теннисной ракетки или рыболовной сети? — спросил я.
Несколько секунд она обдумывала этот вопрос. По выражению ее лица можно было догадаться, что она клянет свое пьяное отупение: «Теннисная ракетка, теннисная ракетка… Куда я положила эту ракетку?» Так и не найдя ответ, она оперлась на мое плечо и, балансируя на одной ноге, сняла с другой тапочек. Не в первый раз ей случалось опереться на мое плечо, чтобы снять обувь, но впервые она проделала это для того, чтобы я использовал обувь как орудие убийства.
Изнутри тапка была влажной от ее пота (в другое время я не преминул бы благоговейно поднести ее к своему лицу). Толстая веревочная подошва закручивалась кольцевым узором, и это подсказало мне манеру броска: как в игре набрасывают кольцо на колышек. От точности этого броска зависело многое. Поскольку Поппи не хотела, чтобы ее постель была испачкана внутренностями раздавленного тарантула, я должен был нанести не смертельный, а скользящий удар — но опять же не настолько скользящий, чтобы лишь разозлить тарантула, и достаточно сильный для того, чтобы сбросить его с постели, оглушить и, в идеале, обездвижить.
— Будь аккуратнее, — попросила Поппи, когда я примерялся перед броском. А я в этот миг воображал, как она подставляет мне свои губы со словами: «Будь понежнее со мной».
Оставшись в одной тапке, она напоминала цаплю, стоящую на одной ноге. Не понимаю, почему женщина, обутая на одну ногу, так волнует мужчин? Даже если она в возрасте Поппи.
Нет, особенно если она в возрасте Поппи.
— Дайте вторую тапку, — попросил я. — Вдруг первой промахнусь?
Она снова оперлась на меня. Дважды за этот вечер желанная и недоступная мне женщина опиралась на мое плечо, стоя на одной ноге. Осталось только сожалеть, что у нее меньше ног, чем у тарантула.
Оставшись без обуви, она почти сравнялась со мной ростом, так что наши глаза и рты оказались на одном уровне. Соприкоснувшись головами, мы могли бы ощутить пульсацию крови в наших висках.
Я метнул тапку. Насколько точным вышел бросок, не знаю, но после него на подушке не осталось ни твари, ни тапки.
Четыре-пять секунд в комнате стояла полная тишина.
— И что теперь? — спросила Поппи.
«А теперь мы займемся любовью на полу, чтобы скоротать время, пока он издыхает», — подумал я. Что-нибудь угасающее (не обязательно брак) придает сексу дополнительную остроту. Немцы называют это «Lust und Tod»,[74]а они знают толк в таких вещах. Наверняка и по-голландски звучит очень похоже. Дирк мог бы снять фильм с таким названием. Но, сказать по правде, я слишком боялся укусов очнувшегося паука, чтобы затевать возню на полу, кусая друг друга в исступлении страсти.
Прежде чем я успел что-то сказать, раздался визг Поппи. Паук появился из-за кровати, довольно резво перемещаясь в сторону платяного шкафа.
— Убей его, ради бога! — закричала Поппи. — Убей, пока он не забрался в мою одежду! Быстрее!
В шлепанцах быстро не побегаешь, но я успел обогнуть кровать до того, как тарантул нырнул туда, куда и сам я был бы рад нырнуть, — в шелковистые, ароматные складки ее платьев. Был момент, когда мы с тарантулом смотрели друг другу прямо в глаза, как настоящие ревнивые соперники, а потом я опустил на него ногу. Через подошву я почувствовал, как бьется, сопротивляясь, его крупное, мясистое, хрустящее тело. Убийство насекомого — нет, арахнида — вовсе не такое простое дело, как считают некоторые. Особенно если ты брезглив и подвержен тошноте. Я не мог заставить себя надавить сильнее и не решался убрать ногу; я боялся смотреть вниз и не мог не смотреть. Так и стоял.
— Мой герой! — сказала Поппи.
— Ну, это не совсем святой Георгий, сразивший дракона.
— Дракон меня бы не так напугал, как эта тварь.
«И вряд ли дракон так сочно хрустнул бы под моим шлепанцем», — подумал я.
— Я не знаю, что делать дальше, — сказал я, все еще не решаясь убрать ногу с тарантула из опасения, что он не умер.
— А я знаю, — сказала Поппи и налила нам по бокалу бренди.
— Меня трясет, — сказал я.
— Меня тоже, — сказала она.
Я протянул руку, она взяла ее, и мы рассмеялись.
Воспользовался ли я ее опьянением?
Да. Однако она была достаточно взрослой, чтобы самой решать, что ей нужно, а что нет.
Я притянул ее к себе и поцеловал в губы.
— Отличный бренди, — сказал я, кладя свободную руку на ее бедро и растопыривая пальцы, чтобы охватить как можно большую поверхность.
Она оттолкнула меня, и в ее смехе появились нервные нотки.
— Уходи! — приказала она.
— Не получится. Я стою на пауке, — напомнил я.
— Но ты ведь не можешь стоять тут всю ночь.
— Думаете, не смогу?
В жизнях мужчин и женщин случаются моменты глубокого взаимопонимания, на фоне которого нормы приличия кажутся изобретенными лишь для того, чтобы их нарушать. В такое время осознание того, что́ есть хорошо, лишь помогает нам полнее насладиться тем, что плохо.
Время зверинца.
«Сделай это, — подсказало мне выражение лица Поппи. — Сделай это, если ты в достаточной мере мужчина».
И я это сделал.
Вскоре после самоубийства Мертона я обнаружил в «Писаке» — внутреннем издании одного из писательских обществ — две размещенные рядом статьи, одна из которых оплакивала кончину Мертона как огромную утрату для всего издательского дела, а вторая выражала тревогу по поводу хронических запоров у писателей. На первый взгляд между этими статьями не было никакой связи — но не для таких восприимчивых к тонким намекам людей, какими являются представители нашей профессии.