– Да вот, – я проигнорировала предложенные мне шлепанцы и прошла в гостиную в обуви. Сидоров не возражал.

– Вы знаете, я уверен, что все образуется. С Алексеем не может произойти ничего плохого, ничего непоправимого.

– Точно знаете? – не слишком добро вскинулась на него я.

– Точно, Настенька, уж поверьте.

– Объясните.

– Простая военная логика. Человека не станут похищать ради того, чтобы причинить ему зло.

– Ой ли?

– ТАК похищать не станут. В центре города, у всех на виду. Ведь именно таковы обстоятельства дела? Я даже не уверен, что его похитили. В классическом, так сказать, варианте. Возможно, его просто удерживают, пытаются удержать…

– Шило и мыло, какая разница?

– Большая, нюансы есть и они в вашем случае важны. Как я понимаю, вы пришли ко мне с каким то вопросом? Весь внимание.

– Да, действительно. Я хотела вас спросить, только скажите честно – вы не брали тот камень?

По тому, как изменилось лицо Петра Петровича, я поняла, что на этот раз угодила точно в цель. Он побледнел, скулы его зарозовели нервным румянцем, когда он попытался ответить, вместо слов изо рта вылетел лишь хриплый стон.

– Зачем, зачем вы его взяли??

Сидоров потер виски, потом поднялся с места и вышел из комнаты. Отсутствовал он примерно минуту. За это время в моей голове вихрем пронеслась целая кавалькада мыслей и идей. Сначала я хотела вскочить и убежав на безопасное от квартиры пенсионера расстояние, позвонить в милицию. Потом я подумала, что надо незаметно послать смс-сообщение Гришке и попытаться выжать из Сидорова все, что возможно. Отметя эти варианты, я уже было остановилась на том, чтобы самой предъявить Петру Петровичу обвинения. Но потом я решила ничего не предпринимать вовсе и подождать развития событий.

– Вот, – сказал Сидоров и положил передо мной на облезлый журнальный стол круглый, приятно гладкий камень.

– Это и правда вы его взяли? – тихо спросила я, как будто ответ был все еще не очевиден.

– Правда, Настя, – так же тихо подтвердил мои худшие опасения Сидоров.

– А второй, второй камень где? – я привстала со своего места, готовая в случае чего дать достойный отпор. Старый бугристый диван тихонько всхлипнул подо мной.

– Второй? – удивился Сидоров, – второго там не было. Там был только один камень. Вот этот.

– Не держите меня за дуру! Вы прекрасно знаете, о чем я говорю. Речь идет о втором убийстве. Точно такой же камень был рядом с трупом второй убитой женщины.

– Я… я не знаю ничего такого. Это правда, – промямлил отставной военный и весь как-то сморщился, скукожился.

– Вы врали мне, что и первого не брали.

– Нет, я ничего такого не говорил. Я… лишь умолчал. Я… не хотел… не хотел его отдавать.

– Да что вы такое несете? Что за бред? Зачем вы это сделали? Зачем вы убили Иру?

– Убил??? Убил?! – заорал Сидоров, – да что вы такое говорите, как вам только такое в голову пришло!

– Нет? Ну тогда давайте, расскажите мне, зачем вам понадобилось красть улики, заметать следы. Если уж вы не убивали.

– Все было совсем не так, как вы подумали, Настя. Я могу рассказать.

– Сделайте такое одолжение.

– Когда я обнаружил …Иру, ну то есть труп, – правильная речь мужчины вдруг переполнилась массой мусорных слов, он стал заикаться, забывать слова, он был в полнейшей растерянности. И очень расстроен. Да, именно так. Расстроен.

– Да не тяните вы, говорите по существу, – окрысилась я. Сидоров, словно и не замечая моей грубости, продолжил:

– Он сразу бросился мне в глаза, этот камень. Я не удержался и взял его в руки. А потом, не знаю, что такое со мной сделалось, я не смог вернуть его обратно. Возьмите его, попробуйте взять его в руку.

Не без опаски я дотронулась до белого, странно теплого камня. Ничего особенного не произошло. Никакого такого магнетизма, на который пытался намекнуть сосед.

– Берите, берите его в руку! – настаивал Сидоров.

– Ну взяла, – камень удобно лег в ладонь. С одной стороны он был гладким, с другой украшен высеченным символом – тонким клинком. Но и взяв камень в руки, я не ощутила ничего особенного. Довольно занятная штучка, судя по тому, что знак почти стерся, лет ему уже немало, не раз его шлифовали чьи– то пальцы.

– Что? – с опаской поинтересовался Петр Петрович.

– Да ничего.

– Как? Не может быть! Дайте ка…

Он протянул ко мне сухую, похожую на птичью лапку ладонь и выхватив камень, бережно сомкнул на нем пальцы. Замер, прислушался к себе. Растерянно посмотрел на меня. Разжал пальцы, покрутил ценный груз перед глазами…

– Но как же так? – озадаченно молвил он и рухнул на стул. В отличии от дивана, стул скрипел раздражительно, резко.

– А что вы ждали то? Что-то ничего не понимаю.

– Дело в том, дело в том, – опять принялся заикаться Сидоров, – он, он потянул меня к себе. Я не смог перед ним устоять. Он был как магнит, как наваждение. Когда я взял его в руки и почувствовал… да нет, это трудно описать словами. Но я понял, что не смогу его вернуть.

– Глупость какая-то, – не поверила я. Ну и где же это, то, что вы почувствовали? Что же я то ничего не чувствую?

– Не знаю, не знаю… но я и сам, вот сейчас и сам я понимаю, что ничего такого нет. Как странно…

– Уж куда как странно, – я внимательно посмотрела на Сидорова. Нет, он был не опасен. Он был жалок, нелеп, даже смешон, хоть это так и не подобало обстоятельствам.

Когда в моей кармане зазвонил телефон, мы как по команде, вздрогнули.

– Алло, алло! Да говорите же, – умоляла я упорно молчащую трубку. Со мной отчего-то не хотели говорить. Помолчали немного и нажали отбой. И тут только я заметила, что держу в руках чужой телефон. У меня такого пижонского, стильного аппарата никогда не было. Вот так да. Как же я забыла? Ведь это телефон Антона. Так, посмотрим, кто же ему звонил. Номер отчего-то показался знакомым. Я немного покопалась в меню, с пристрастием изучив каждую строчку в телефонном справочнике, посмотрела входящие и выходящие вызовы. И поняла, что сейчас сойду с ума. Потому что новые улики опять возвращали меня к тому месту, с которого я благополучно ушла, к которому уж более не планировала возвращаться. Соболева – эта фамилия значилась и в справочнике, и во входящих звонках. СобоЛЕВА, а не СобоЛЕВ. Отлично. Замечательно. Какие еще будут предложения?

Последний звонок был с номера, который ни в каких списках не значился.

– Вас что-то расстроило, Настенька, – участливо поинтересовался Сидоров, – вы уж простите меня, нелепость какая-то вышла. Помутнение рассудка, даже не знаю, что еще сказать.

– Да и не говорите, – я равнодушно пожала плечами и направилась к выходу, но Петр Петрович замахал головой, затанцевал на месте: