Незнакомая улыбчивая официантка принесла кофе. Я сделал маленький глоток и закурил. Блаженство неожиданно снизошло на меня. Блаженство и покой. Чувства, так давно не гостившие у меня. Мне даже стало как-то не по себе. Я сделал еще несколько глубоких затяжек и прикрыл глаза. Жизнь показалась не таким уж и дерьмом.

«Все еще можно исправить, – подумал я про себя, – надо сделать несколько звонков, разослать резюме, устроиться куда-нибудь, и все образуется, точно».

* * *

Петр Вениаминович Шодин, директор рекламной компании «Оникс», сидел за огромным ореховым столом в своем кабинете. На стене висела карта Москвы, утыканная флажками, указывающими на расположение рекламных щитов. Карта просто пестрела флажками. Фирма «Оникс» входила в пятерку сильнейших. Возле стола стоял массивный сейф израильского производства. На дверце рядом с кодовым замком были прикреплены православные святые на магнитах, целый иконостас, а чуть выше из магнитных же букв была выложена надпись «Спаси и сохрани!».

Петр Вениаминович снял очки и потер переносицу.

– Да, Володя… – многозначительно протянул он. Он помолчал, словно собираясь с мыслями.

– Понимаешь, парень ты хороший, – наконец сказал он и снова погрузился в молчание.

От этого молчания мне стало как-то не по себе. Я пододвинул к Шодину свое резюме:

– Вы посмотрите резюме, Петр Вениаминович. У меня есть опыт как продаж, так и планирования, но самое главное – взаимодействия с властными структурами. Связи и так далее.

Шодин мельком глянул на бумаги.

– Это все ясно, Володя. Я знаю…

Он встал и подошел к окну.

– Есть только одно «но», – сказал он, глядя на вечную пробку на Садовом кольце, – вернее, даже два.

– Да? – от напряжения у меня заболела голова.

– Да, – подтвердил Шодин, – первое – ты всю жизнь был коммерсантом, предпринимателем. А это значит, что где бы ты ни работал, ты всегда будешь думать о создании собственного дела, собственного бизнеса. Ну, к примеру, увести контракт или клиента хорошего…

– Я понимаю, Петр Вениаминович, – нервным движением я ослабил тугой галстучный узел, – именно поэтому я и не прошу меня в штат зачислять. Я предлагаю вам заключить со мной что-то вроде агентского соглашения. Я мог бы договариваться с чиновниками о новых рекламных местах. Потом, есть схемы по снижению платежей в бюджет. И по продажам… У меня со многими западниками хорошие отношения. А там клиентов богатых – полно.

– Ну да, ну да… – Шодин наконец оторвался от окна и вернулся к столу, – есть и второе «но», я говорю.

– Что же это?

– Я, конечно, всю вашу историю знаю… Но сейчас, после такого конфликта с Женей… Понимаешь, что у него, что у вас репутация подмочена. Разные слухи ходят. Например, что Женя тесно с бандитами связан… Или, что вы с Колей с давних пор мошенничеством занимаетесь. В особо крупных размерах. Я в курсе, что все это ерунда и сплетни, но люди думают по-другому. И подвергать определенной опасности свою компанию я не могу. Даже если бы хотел всем сердцем тебе помочь. Акционеры не поймут, а ты сам знаешь, какие они у меня!

После разговора с Шодиным то зыбкое настроение, которое с определенной натяжкой можно было бы считать если не хорошим, то просто рабочим, резко улетучилось. Взамен него в сердце поселилась моя старая знакомая Безнадега.

Я попытался взять себя в руки и даже съездил в пару рекрутинговых агентств. Там к моему резюме отнеслись без особенного интереса.

– Хорошо, – вяло говорили неприятные тетки в блеклых костюмах, – мы посмотрим, что можно сделать. Обязательно позвоним вам, как только будет вакансия.

«Ладно, – успокаивал я сам себя, – рано или поздно все нормализуется. Мной, моим опытом наверняка кто-нибудь заинтересуется. Какая-нибудь гигантская корпорация, международный концерн, которому дела нет до моей подмоченной репутации».

Вот именно.

Настроение стало еще хуже.

Транснациональная корпорация. Одна из тех тоталитарных сект, которых я так искренне ненавидел. Фашисты в деловых костюмах. Я вольюсь в их армию. Стану таким иже безликим. Стану рабом. Продам свои жалкие идеалы за сытую жизнь. За бонусы вроде оплаты мобильного и служебной «тойоты». За медицинскую страховку. За медленный, но неуклонный карьерный рост. За обретенное спокойствие, в конце концов.

Так спокойны приговоренные к пожизненному заключению.

Так спокойны утратившие способность мечтать.

Так спокойны смертельно больные.

Так буду спокоен и я.

* * *

Солнце светило ярко, так ярко, будто хотело подбодрить меня. На улицах было удивительно малолюдно, что также благоприятно сказывалось на моем настроении. Мне даже показалось, что оно у меня вообще есть, это настроение.

Когда я вошел в московский офис Mars, часы пробили полдень. Симпатичная курносая девушка на ресепшене предложила кофе и попросила подождать.

– Господин Шульц скоро освободится, – проворковала она и улыбнулась.

Что ж, я никуда не торопился. Я был абсолютно свободен, и меня никто не ждал. Я уселся на кожаный диван и принялся пролистывать журналы, аккуратно сложенные на журнальном столике. В основном это были деловые еженедельники, всяческие «Деньги», «Компании» и «Эксперты». Журналы пестрели фотографиями. Бизнесмены и топ-менеджеры, чиновники и аналитики демонстрировали здоровый цвет лица и неестественной белизны зубы. Незаметно от курносой секретарши я вытащил из кармана джинсов пакетик спида и ловко бросил несколько комочков в чашку. Размешал и отхлебнул кофе, чтобы унять подкатившую вдруг тошноту.

– Проходите, – сказала девушка, – господин Шульц освободился и готов принять вас.

Судорожно, морщась, в три больших глотка я допил кофе. Резко поднялся с дивана. Закружилась голова, и на секунду показалось, что я вот-вот потеряю сознание. Я немного помедлил, приходя в себя. Наконец, взял себя в руки. Кивнул с улыбкой секретарше. И направился к двери в кабинет главы российского представительства. Сердце билось часто-часто, но волнения уже не было. Напротив, я был спокоен и даже умиротворен.

Во внутреннем кармане моей куртки мирно спал до поры автомат «узи», снабженный сорокапатронным магазином.