Впрочем, те и так стрельбу и крики услышали и прекрасно все поняли.

Переправились они через Дон и возобновили сражение с новой силой. Четыре часа дрались. Сам князь Семен Романович Пожарский ранение стрелой получил. Потом нураддин понял, что перемочь русских и казаков не получится, и решил отступить к Азову. Схлынули татары по знаку и сразу же кинулись вскачь уходить.

Больше всего потерь оказалось у князя Черкасского — многих его узденей и гребенских казаков татары побили. Донцы, переправлявшиеся на помощь князю через Дон вплавь вместе с лошадьми, урон понесли лишь в конском составе, много лошадок побили под ними крымчаки наповал.

Крымчаки, ногайцы и азовцы тоже потери большие понесли. Нураддин стал около Азова на Кагальнике и войско свое в порядок приводил и пытался ногайцев удержать, которые после неудачного сражения сразу же стали как тараканы разбегаться.

Стояли так два войска друг против друга около месяца. Но тут из Азова один прикормленный татарин сообщил казакам и где нураддин стоит, и сколько у него людей осталось. Донцы собрали круг, совещались на нем с князем Пожарским и князем Черкасским и со всеми вольными людьми и единогласно решили идти нураддина добивать.

В ночь с 2 на 3 августа переправилось объединенное 6-тысячное войско через Дон и пушки перевезло. По темноте двигались, сколько успели, а днем попрятались по буеракам и затаились. Разъезды татарские ничего не заметили.

На утренней заре 4 августа напали на крымский стан, многих побили, многих в плен забрали. Отписали потом в Москву, что «с станов царевичей сбили, и шатры и палатки царевичевы, и постелю, и карету царевичеву взяли и мурз и у ближних людей шатры, и палатки, и котлы. И всякую рухлядь поимали а чего взятии было не на чем, и то пожгли, и шатров взяли 71».

Огрузившись добром, пошло войско назад к Черкасскому. Уцелевшие татары, жалея о потерянном имуществе, ободрились и стали преследовать, да Мустава азовский на помощь им подошел. Пришлось отбиваться и пленных татар, 200 человек, перебить — не чаяли их живыми до Черкасского городка довести. Но 6 числа все же дошло соединенное войско до Черкасского без заметного урона.

Гордые своими успехами, направили казаки в Москву посольство с героем Азовского сидения Наумом Васильевым. Новый царь казачьим подвигам был рад, хотя казаки воли его не исполнили, на Перекоп и на Крым не пошли и русским войскам идти туда не дали. Что ж, зато нураддина крымского здорово погоняли и шатры его забрали вместе с каретой. Послал царь донцам на Дон в награду свое царское знамя кармазиновое с зеленой опушкой. Обычно на царском знамени изображался «Спасов образ или какие победительные чудеса». На этом же знамени был изображен орел, а на груди орла на щите царь на коне поражал змия.

Ясно, что перед нами современный государственный герб России. Только вместо Георгия Победоносца на коне сам царь. И правильно. Это мы с вами святого писания не знаем. А донцы, люди дошлые и ушлые, не могли не знать, что Георгий никакого змея не убивал. Он змея уговорил, ибо, приняв христианство, обрел дар убеждения, но к убийству, как таковому, стал относиться отрицательно, за что его, собственно, и казнили и объявили святым.

А на знамени на щите посреди орлиного изображения, по мнению «продвинутых», смыслящих в геральдике казаков (а таковые, несомненно, были), мог быть изображен лишь сам царь. Попробуем разобраться в логике их рассуждений. Орел со щитом на груди и с воином, на щите изображенном, бесспорно, воспринимался как герб. А что и кого изображают на гербах? Священный тотем (орла, льва, барса…), святого небесного покровителя или себя самого. Запорожцы, например, имели гербом изображение самого запорожского казака. Воины испокон веков изображали своих небесных покровителей (Перуна в том числе) такими же воинами, какими сами были. Всадник на красном поле на белом коне — вот перетекающий из века в век символ бойцов. Белый конь и море крови… Вспомним четырех всадников из «Апокалипсиса»: «Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он победоносный, и чтобы победить». И донцы, когда на Дону только появились, имели гербом своим всадника. На красном поле. Но на черном коне. Вот такая, дескать, жизнь наша пропащая…

Орел на знамени… То, что орел двуглавый, нигде не говорится. А если он был одноглавый, то вполне мог сойти за родовой герб Рюриковичей — за сокола. И воин с копьем… Вряд ли христианский государь изобразит на своем гербе Перуна. И явно это не Михаил Архангел, низвергающий Сатану, у Михаила, как у предводителя ангельского воинства, должны быть крылья. И не Георгий. Он, как мы выяснили, змия не убивал. Кого ж тогда царь изобразил на своем гербе? Да самого себя, сражающегося с басурманами или с самим нечистым.

В целом год 1646-й казался удачен. Нураддин, так и не оправившийся после поражений, ушел в Крым. И грамоту похвальную от царя получили казаки, и знамя. Но с другой стороны, князей Черкасского и Пожарского отозвали обратно под Астрахань вместе с их войсками. А набранные Жданом Кондыревым «вольные люди», испробовав истинно вольной донской жизни, стали разбредаться поодиночке и кучками. На Дону жизнь оказалась тяжелой. Есть-пить нечего, одеть-обуть нечего, что украдешь или отобьешь, то и твое. Коренные донцы их за ровню не считали. Много их тут таких перебывало. Хочешь войти в сообщество, послужи в чурах, в «молодших товарищах», пройди ученичество. А ученикам часть добычи не положена, наоборот, с них за науку причитается. Хорошо, если хозяин кормить будет. Но сами подумайте, как их прокормишь, если Ждан Кондырев этих вольных сразу три тысячи привел? Столько же, сколько истинных казаков на Дону после азовского сидения оставалось. Это получается, что вместо одного рта — два. Раньше, когда по одному, по два приходили, быстро меж старожилых рассасывались, привыкали. А этих — три тысячи, и друг за дружку держатся.

И чтоб не пропал Тихий Дон, не дали донцы новым пришлым добычи и кормить их не стали.

Вольные новонабранные покрутились на Дону, а потом половина их развернула знамена и пошла на север, на российские украинные города, и куда они там подевались, никто не знал, а донцы не интересовались.

Вторая половина ново приборных, тысячи с полторы, на Дону все же перезимовала и стала в Москву писать и жаловаться: мы де честно служим, куда нас царь-батюшка послал, а нас донцы не кормят, и жалования нам нет, шатаемся меж дворов…

Москва стала донцам пенять, донцы по обычаю отнекивались, мол у нас все по справедливости, но новоприборных разбили на пятнадцать сотен и поставили над ними сотников из их же числа, а когда из Москвы очередное жалование пришло — поделились.

Весною 1647 года, чтоб не выказать врагам своей слабости, решили донцы идти в набег. Но окончательно собрались лишь на Петровку, в начале июля. Взяли с собой «вольных новоприборных», набились в 33 струга и, тайно проскользнув устье Дона, направились к крымским берегам. Меж Темрюком и Таманью застигла казачий флот буря и выбросила на таманский берег.

Тут и сказались неопытность и измена, которая так и пасется среди всякого наброда. Читаешь и не веришь — да донцы ли это? «В бедственном смятении казаки растеряли большую часть оружия и снарядов, как вдруг на берегу Тамани напали на них татары в превосходных силах. Казаки думали уже не о победе, а о спасении своем и, оставив в добычу неприятелю 16 стругов, в остальных удалились в море» (В. Сухоруков).