— Что за хрень ты там несешь насчет кражи рукописи Афины?

Он откидывается на спинку стула и скрещивает руки на своей выпяченной груди (наверное, именно эту позу люди имеют в виду, когда говорят «грудь колесом»).

— Что я говорю, должно быть, известно нам обоим.

— Лично мне нет! — бросаю я сердито. Возмущение дается мне легко. Даже возникает желание дать ему по его ухмыляющейся физиономии. — Это вздор!

— Тогда зачем ты назначила эту встречу?

— Потому что твой поступок иначе как мерзостью не назовешь! — огрызаюсь я. — Это отвратительно и неуважительно по отношению не только ко мне, но и к Афине. Будь ты посторонним, я бы сразу послала тебя к херам, но, учитывая твое прошлое с моей лучшей подругой, я решила, что лучше будет сделать это лично.

— Правда, Джуни? — Он томно закатывает глаза. — Мы будем вот так притворяться?

Я звучно хлопаю ладонью по металлической столешнице (жест наигранный, но мне нравится, как Джефф вздрагивает).

— Единственный, кто притворяется, — это ты. И я думаю дать тебе шанс — всего один — объясниться, прежде чем подам на тебя в суд за клевету.

Его уверенность на секунду колеблется. Неужели сработало? Он передо мной струхнул?

— Мы с ней говорили о рукописи, — произносит он. — Афина и я.

У меня внутри все обмирает.

— Она рассказывала мне о ней, когда мы еще встречались. Я видел, как она занимается изучением. Рабочие-мигранты, забытые голоса на фронте. Я видел те страницы Википедии. — Джефф подается вперед и с лукавым прищуром смотрит мне в глаза. — И мне кажется весьма подозрительным, что уже вскоре после ее смерти ты выпускаешь книгу на ту же тему.

— Историй о Первой мировой войне хоть отбавляй, — сухо замечаю я. — На историю, Джеффри, копирайт не распространяется.

— Не вешай мне лапшу на уши.

— И ты теперь думаешь вытащить все свои папки с уликами?

Мой замысел состоит в том, чтобы заставить его засветить свои карты. Если доказательства у него в самом деле есть, тогда мне все равно конец и можно будет, по крайней мере, понаблюдать, как это произойдет. Но если он их не предъявит, у меня еще есть пространство для маневра.

Он черствеет лицом.

— Я знаю, что ты сделала. Да и не только я, но и все. Тебе не хватит вранья, чтобы выпутаться из этого дела.

Правильно ли я угадываю? Возможно ли, что у него вообще ничего нет?

Надо подтолкнуть его еще немного, просто чтобы посмотреть, как он отреагирует.

— Я вижу, ты все еще бредишь.

— Я, брежу? — Джефф спесиво фыркает. — По крайней мере, я не выпячиваю дружбу, которой никогда не было. Я ведь знаю, что вы двое не были близки. Лучшие подруги по колледжу? Да я тебя умоляю. Афина за все то время, что мы встречались, тебя даже ни разу не упомянула. Я однажды заметил тебя на съезде. Глянул на твое био в программке — там говорилось о твоем месте учебы — и спросил Афину, знает ли она тебя. И знаешь, что она мне сказала?

Я не хочу этого слышать. Непонятно, почему это меня так сильно беспокоит, но это так. И Джефф явно это подмечает: вон как скалится своей ухмылкой, обнажая клыки, как гончая, почуявшая кровь.

— Она назвала тебя «какой-то лузершей из школы». Сказала, что не знает, зачем ты все еще этим занимаешься, что твой дебют был совершенно посредственным и что лучше б тебе прекратить все это дело, пока индустрия не сожрала тебя без остатка. — Он смешливо фыркает. — Ты ведь знаешь ту гримаску, с какой Афина изображала свое якобы искреннее якобы сочувствие? «Бу-у-у, бедняжка. Идем скорей, пока она нас не заметила».

Глаза мне жжет от навернувшихся слез. Я раздраженно их смаргиваю.

— Ты ведь тоже не знал ее настолько хорошо, как тебе кажется.

— Милашка, да я видел пятна на ее стрингах. Она для меня открытая книга. Да и ты, собственно, тоже.

Меня пронзает искушение убежать или же перегнуться через стол и влепить ему смачную оплеуху — прямо с размаху, по его самодовольной ощеренной физиономии. Но тогда мне не поиметь ничего из того, за чем я пришла.

«Соберись». Я так близка к финишу. Надо просто отрешиться от лишнего.

— Ну, а если… — Я постукиваю ногтями по столу и нервно помаргиваю для пущего эффекта. — Предположим, я действительно это взяла.

Глаза у Джеффа расширяются.

— Я ведь так и знал. Гребаная ты лгунья…

— Пожалуйста, перестань. — Я изображаю ужас, поднимая руки вверх, словно хочу показать, что у меня нет когтей. Своему голосу я позволяю задрожать: — Джефф, чего ты хочешь?

Его лицо вновь расплывается в самодовольной ухмылке. Ощущение контроля над ситуацией добавляет ему спеси.

— Ты в самом деле думала, что это сойдет тебе с рук?

— Мы можем с этим просто взять и покончить? — спрашиваю я умоляющим голосом. Испуг мне изображать несложно. Достаточно просто представить, как я возвращаюсь домой ночью одна, а на той стороне дороги стоит Джефф, и никакая из действующих норм морали, запрещающих насилие, не отделяет его кулаки от моего лица. Он огромен и настроен воинственно; если захочет, то вполне может меня раздавить, и я отчаянным похлопываньем век напоминаю ему об этом. Я хочу, чтобы он почувствовал, что загнал меня в угол.

— Пожалуйста… Если ты все расскажешь, я… Я потеряю все.

— Ну почему же. Может быть, еще не все потеряно. — Упираясь ладонями в стол, Джефф подается вперед. — Ведь мы можем прийти к какому-нибудь соглашению.

Я изо всех сил стараюсь сохранять спокойствие.

— Что… что ты имеешь в виду?

— А вот что. Ты ведь, наверное, делаешь на этой книге неплохие деньги? — Он обегает глазами дворик в поисках возможных соглядатаев. — Только не води меня за нос. Я вычитал в газетах размеры возможного гонорара. Речь идет примерно о шестизначной сумме, верно? И, насколько я понимаю, она тебе уже выплачена.

Мне перехватывает горло.

— Ты… ты меня шантажируешь?

— Да почему же, — самодовольно и ласково возражает он. — Просто думаю, что это могло бы быть выгодной сделкой для нас обоих. Смотри сама: ты продолжаешь продавать свои книги. Я сохраняю твой секрет. Вариант беспроигрышный со всех сторон. Ну что, обсудим расценки?

О боже. Он и в самом деле настолько глуп? Слышит ли он сам свои словеса? Я представляю, как утечка с этим аудиофрагментом растекается по всему Twitter и ту ярость, которая за ним последует. Джефф больше никогда не заработает на писательстве ни цента. Ему придется буквально скрываться. Он даже вряд ли сможет существовать публично, под своим