— Что вы увидели? — тихо спросил Тео.

— Немного… — уклончиво отозвался Людовик. — Это… как ходить по очень тонкой ледяной корке и видеть внизу спящих рыб. Некоторых из тех, с кем ты познакомился… и тех, кто еще не скоро сюда придет. Одиннадцатого короля и его говорящего пса. Двенадцатых — королев-близнецов. Семнадцатого правителя-старца.

— А первым королем был все-таки Якоб?

И опять Бродячий долго молчал — на этот раз он будто сомневался, нужно ли вообще говорить. Потом вдруг устало опустился на широкую слоновью спину и скрестил ноги по-турецки. Мальчик последовал его примеру, и только тогда принц ответил:

— Да. С его… — замявшись, Людовик потер лоб, — необычным обликом, испугавшим нас до дрожи. Завтра увидишь сам. Я скажу пока лишь одно: наверное, это самая удивительная из всех наших стран. И самая благополучная. Якоб ничего не жалеет для своих подданных. Если бы только… впрочем, да. Лучше увидишь сам.

Встревоженный еще больше, Тео вернулся на спину Альто — дракон даже не проснулся и лишь нервно дернул головой и шевельнул хвостом.

Казалось, что мысли не отступят, но вскоре, неожиданно для самого себя, мальчик погрузился в сон и сквозь него услышал тихую мелодию: Людовик Бродячий опять играл на флейте, разгоняя облака.

Тирия оказалась страной угольно-черного цвета. Черные шпили городских построек, черные домики деревень, стада черных коров, коз и овец на уютных лугах, луга были ярко-зелеными, а поля — золотистыми от пшеницы, но больше никакие пятна цвета не вмешивались в монотонность черного королевства.

Люди тоже были одеты, в основном, в черное и, судя по их безмятежному виду, совсем не страдали от жары. На летевших довольно низко путников жители Тирии не обращали никакого внимания. Они были заняты своими делами, и лишь изредка кто-нибудь поднимал голову и лениво махал рукой. Тео видел улыбки на незагорелых лицах, но его все никак не оставляло впечатление, будто они — улыбки — ненастоящие. Контраст тревожил: благоустроенные домики, ухоженный сытый скот, широкие поля и красивые города. И безмолвное горе, неотступно сопровождающее все, что встречалось на пути.

— Впечатляет, не правда ли? — Альто поднялся повыше, слон последовал за ним.

— Почему все черное?

— Якоб любит этот цвет. И не очень любит все другие.

— У него всегда плохое настроение?

Дракон неопределенно качнул хвостом:

— Трудно сказать… Он редко выходит дальше своего сада. Даже в свой день рождения, который жители страны привыкли отмечать. Они любят своего короля за то, что он дал им спокойную, безопасную жизнь. И сами добровольно облачились в траур, который носит он.

— А почему он носит траур? — Мальчик снова взглянул вниз: они пролетали над лесом, за которым снова начинались луга с редкими черными пятнами деревень.

Дракон не успел ответить: вдалеке что-то замерцало золотым. Проблеск был теплым и солнечным, он будто разрезал воздух. Тео вздрогнул:

— Что это?

— Это Золотая Башня, — отозвался Альто. — Иные зовут ее Башней Надежды.

— Та, из которой приходят короли? — удивленно спросил мальчик. — Леди Глори рассказывала…

— Та башня намного дальше, и она древнее, чем наш мир. Эту возвел сам Якоб. Единственное здание из светлого камня. Оно стоит в центре столицы и иногда вот так светится. Никто не знает почему. И сразу такое чувство, будто… все не так плохо.

— Это церковь?

— Что ты… — Альто вздохнул. — Это гробница.

Мальчик невольно поежился:

— А кто там похоронен?

— Лучший друг короля. Его соратник. Он, тот юноша, заболел чем-то страшным. Болезнь не отступила даже когда оба они попали сюда, в Тирию.

— Как Фил и Дмитрий?

Дракон покачал головой:

— Нет. Тот друг не стал даже призраком. И тогда Якоб наложил на него сонные чары, воздвиг башню и заморозил в ней время. Поэтому у всякого, кто приблизится, остановятся часы или любой иной механизм. Якоб винит себя в том, что вовремя не нашел лекарства для того, кто столько раз спасал его жизнь. И именно поэтому страна такая мрачная. Может, если этот друг проснется, тут станет повеселее.

Кто-то зааплодировал сзади. Тео вздрогнул, обернулся и увидел Людовика Бродячего — тот только что вышел из шатра. Перестав хлопать, правитель Страны Брошенных Детей принялся с невозмутимым видом застегивать камзол. Только закончив это важное занятие, он произнес:

— Какая грустная история. Ах.

Тео нахмурился:

— Вы говорите так, будто не верите.

— Верю, — возразил Бродячий, но мальчик заметил, как помрачнело его лицо. — И поэтому считаю самоубийством тащиться к нему. Лучше пусть сидит в своем черном гнезде и…

— Вы слишком резки, ваша светлость, — негромко сказал Альто. — Якоб всегда добр и гостеприимен, он просто не любит лишнего шума.

Тео предпочел не вмешиваться в их перепалку: его не оставляло чувство, что Людовик чего-то недоговаривает, и он внимательно наблюдал за лицом принца, пытаясь прийти к выводу, прав или нет. Но скептичное выражение лица Людовика снова сменилось добродушно-ироничным, а затем отстраненным. Из шатра выбралась Бэки и, незаметно подойдя сзади, обняла принца. Он вздрогнул, будто обрывая какие-то размышления. Скорее всего, так оно и было.

— Доброе утро. — Длинные ресницы дрогнули. — Как славно, мы уже близко.

— Как Тони? — спросил мальчик.

— Хорошо, — отозвалась девушка. — Спит.

— Что-то долго…

Она рассмеялась:

— А ты не заметил, что вы с Альто проспали у нас почти полтора дня. Волшебству нужно время, чтобы залечить такие раны. Кстати, пора бы ненадолго спуститься и привести себя в порядок. Вон там я вижу симпатичное озерцо. — Она указала рукой вниз.

— А ты не боишься, что пески догонят нас, пока ты будешь причесываться и пудрить нос? — полюбопытствовал Людовик.

Бэки стукнула его кулачком между лопаток и строго нахмурилась:

— Я боюсь только появиться перед Якобом неумытой и непричесанной. К тому же нам пора позавтракать. Так что спускаемся!

* * *

Озеро встретило их спокойствием и ровной приветливой прохладой. Деревья, которые росли вокруг, бросали длинные тени, а песок на берегу был до странности белоснежным, напоминал соль.

Королева Ванилла черпнула воды и умыла лицо — отражение в синей глубине дрогнуло, распавшись на блики, и снова проявилось. Сейчас, без следов макияжа и с растрепанными волосами, восьмая правительница еще больше стала похожа на мать Тео, и он не мог перестать смотреть на нее. Может быть, дело было в улыбке, которая постоянно появлялась на губах. А может, в уже почти не проходящей тоске мальчика по дому.