В моей несчастной, разбитой и больной голове прыгали эти мысли, я заметалась у окна, не зная, что предпринять, а всадник тем временем направил коня прямо на Салтыкова и сбил штабс-капитана с ног. Эх, ну почему же Валентин не стреляет? Стреляй же, Валечка, стреляй, не жди, пока тебя потопчут копытами!

Упавший Салтыков ловко откатился в сторону и вооружился брошенным мной у крыльца заступом. Иного оружия в его руке, как оказалось, уже не было – наверное, «призраку» удалось выбить у штабс-капитана револьвер или Валентин сам обронил наган, падая под копыта лошади…

Всадник сверкнул шпорами и поскакал прочь, и тогда Салтыков, размахнувшись, как древний витязь копьем, послал лопату ему вслед. Лопата на излете догнала верхового, основательно ударив его по спине и сбив шляпу. Треуголка покатилась по траве, а черный всадник кулем осел в седле, вероятно, мучаясь от боли. Триумф, безусловно, был за штабс-капитаном.

Без треуголки сразу стало заметно, что лицо всадника обвязано темным платком, концы которого, прежде спрятанные под шляпой, затрепыхались на ветру, словно заячьи уши. Но долго любоваться на спину удирающего врага мне не довелось, он скрылся в зарослях, а вскоре и стук копыт затих…

Я сама не помнила, как скатилась по ступеням лестницы и преодолела путь во двор.

Валентин сидел на крыльце, держась одной рукой за бок, и тяжело дышал.

– С тобой все в порядке? – осторожно спросила я и, видя, что Валентин собрался рассказывать о своем приключении, добавила: – Я видела все из окна в бинокль. Этот мерзавец опять болтается возле Привольного! Надо думать, с дурными намерениями. Однако, помня о твоих кулаках, он на этот раз побоялся влезть в дом и решил пугать нас издали. Черный призрак, видишь ли… Собак бы на такого призрака спустить, да жаль, Анюта псарню не держит. Ты не узнал, кто это был?

– Нет, он прятал лицо. Впрочем, человека можно узнать и по повадке. У меня появились кое-какие соображения, но об этом пока рано. Я должен быть до конца уверен, прежде чем… М-м-м! – Валентин запнулся и застонал. – Черт, он, кажется, изрядно повредил мне ребро…

– Болит? Ну еще бы! Конские копыта не шутка! Я провожу тебя в дом и сделаю тугую повязку из длинного полотенца, говорят, это помогает в качестве неотложной помощи даже при переломе ребер. И холод на ушиб нужно положить, чтобы гематома не набежала. А завтра тебя осмотрит врач.

Я попыталась подставить Валентину плечо так, как это делают изображенные на фронтовых открытках сестры милосердия, выводящие раненых бойцов с поля брани.

Но штабс-капитан, как и следует бравому офицеру, отверг опору в моем лице.

– Не смеши меня, Леночка, дойти до своей комнаты я пока еще способен и без посторонней помощи. А вот за повязку спасибо, будет очень любезно с твоей стороны немного позаботиться обо мне. Послушай, а где же Анна Афанасьевна? Неужели она ничего не слышала и продолжает спокойно спать?

Отсутствие Анны и вправду казалось странным…

Анюту мы обнаружили сразу же, как только вошли в дом. Она без сознания лежала на ступенях лестницы, а возле нее в полном отчаянии суетилась няня.

– Батюшки-святы, – забормотала старушка, увидев нас. – Дитятко мое, Нюточка, на шум побежала и недобежала… Совсем стала слабенькая – чуть что, кувырк, и без чувств. Ой, боюсь, как бы головушку-то об ступени не разбила. Детка моя золотая… Хуже нет – на лестнице падать. Вот горюшко! И ведь обморок за обмороком, это не к добру!

Несмотря на все мои возражения и напоминания о поврежденном ребре, Валентин все же поднял бесчувственную Анну на руки и бережно, как ребенка, понес наверх в спальню.

У меня снова появилось много дел – нужно было оказать медицинскую помощь всем страждущим, к числу которых присоединилась и требующая сердечных капель няня.

Когда со всеми повязками, растираниями, компрессами, каплями и микстурами было покончено и обитатели дома устроились в своих спальнях, я, вооружившись фонарем и на всякий случай браунингом, спустилась во двор, чтобы разыскать потерянную всадником треуголку. Ведь она, поди, так до сих пор и валяется там, где он ее обронил.

Как ни отвратителен был этот маскарад, но все же старинная шляпа – еще одна улика… Да какая улика! Если не следователю, так сыскному агенту или на худой конец мне самой она могла бы на что-нибудь сгодиться.

Но треуголки во дворе не оказалось… Исчезла, как и не бывало.

Сделав это малоприятное открытие, я повернулась и побрела к дому, хотя, может быть, следовало обойти парк и проверить, не скрывает ли он еще каких-нибудь неприятных сюрпризов.

Осторожный человек скорее всего так и поступил бы, однако я была измотана до последней степени и мечтала лишь о том, чтобы свалиться в постель. Меня не покидало чувство, что в наше время все, что ни возьми, происходит с единственной целью – доставить человеку побольше хлопот и неприятностей. Тут уж не до прогулок при луне…

Наутро я отправилась в Гиреево в полном одиночестве (Аня и Салтыков, как мне казалось, найдут в себе силы позаботиться друг о друге и без меня, а дела лечебницы на самотек не бросишь).

В этот день местный эскулап как раз навещал раненых, и мне, к счастью, не пришлось разыскивать его по всем окрестностям, чтобы отвезти в Привольное к новым больным.

Наскоро и с немалой долей формализма переделав в лечебнице самые необходимые дела, я попросила доктора поехать со мной к нашим пострадавшим. Поврежденное ребро Валентина меня сильно беспокоило, да и обмороки у Ани слишком уж часто случаются, что, впрочем, вполне объяснимо обстоятельствами. О собственной шишке на затылке я уж и не вспоминала…

Доктор обещал предоставить себя в мое полное распоряжение, как только завершит осмотр гиреевских пациентов. У меня осталось время, чтобы разыскать сыскного агента и рассказать ему о вчерашнем явлении призрака-верхового. Причем я настолько увлеклась историей с черным всадником, что чуть было не забыла о прочих, не менее важных фактах, как, например, следы постороннего пребывания в парадных покоях Привольного и нападение на меня в оранжерее…

Как я и ожидала, господин Стукалин выслушал сообщение про верхового призрака с большим интересом (ей-богу, заносчивому судебному следователю не мешало бы поучиться у полицейского агента вниманию к людям).

Однако при всем оказанном мне внимании трудно было понять, насколько серьезно сыскарь отнесся к моим словам – он был настроен на веселый лад.

– Что вы говорите, мадам! – поражался Стукалин. – Штабс-капитан, значится, его лопатой хрясть! Демона-то этого черномордого! Кто бы мог подумать… Вот что значит – фронтовая закалка. Ни черта, ни дьявола не боится! А треуголка-то с головы всадника, стало быть, фьють! А сам он коня пришпорил и дра-ла-ла…

Так посмеиваясь и делая пометки в блокноте, он все задавал и задавал вопросы, а потом вдруг подвел неожиданное резюме:

– Полагаю, это один из гиреевских постояльцев на лошади у вас под окнами гарцевал… Офицеры обычно хорошие наездники, даже если служат в пехоте или в артиллерии. В гарнизонах без верховой лошади офицеру никуда, не на извозчике же на маневры ездить.