– Тебя послушать, Фифи, ты сама благодать, послушная и кроткая.

– Да, я послушная и кроткая, о мой любовник. Ну-ка накажи меня за это…

Фифи потягивается кошкой и встаёт на колени, показывая все места, на которые мальчик смотреть не должен, но мужчина глядит во все глаза. Тем более Дед.

Дед вспомнил, как, расставшись с ним, та его покойная подруга, которая певица, передала ему однажды письмо, где с грустью сообщила, что от утех плоти, от занятий «любовью», самых экстраординарных и самых-самых… на поверку временем сохраняются не сами они, но почему-то сопутствующие детали. Запах можжевелового дерева, долго тлевшего в камине (они гостили у писателя Мишеля Бидо в деревушке в Пиренеях). Вот и от наших с Фифи утех, ей они нравятся до такой степени, что взгляд у неё становится заискивающим, ничего не останется? – спрашивает себя Дед. От всех этих нескромных, алчных, горячих наших движений? А, Фифи? Дед, впрочем, не произносит этого вслух. Он рычит нечленораздельно, и это самая страстная речь, которую он способен произнести.

«Пока жив, солдат воюет» – такую поговорку придумал себе Дед. Не хуже Суворова, на самом деле. Генералиссимуса. Поговорка годится и для любви с девкой, и для политики. Она универсальна. Но годится она только тем, кто уродился солдатом, то есть человеком воюющим. Дед с юного детства в Левобережной Украине ощущал себя человеком воюющим.

Девка очень сильный противник. Побеждать её нужно при каждой встрече. Не победишь – будет презирать. Потом отобьётся от рук. Уйдёт в другие руки, к тому, кто сильнее. Всё безжалостно устроено в мире, и это хорошо. Добро не свойственно ничему живому. Всему живому свойственна победа. Христос с его проповедями смирения по крайней мере подозрительно противоестественен.

Ведь только победа над девкой может быть названа любовью. А не победа – жалкая возня.

– Девка очень сильный противник, – говорит Дед.

– Ты справляешься отлично.

– Пока – да, – говорит Дед. – Надеюсь погибнуть непобеждённым.

5

У Фифи есть дочь, девочка шести лет. Маленькая блондиночка, умненькая и странная, и похожая на Фифи. Также любит всё блестящее, бусы, кольца, серьги, как ворона или цыганка. Фифи, так представляет себе Дед по тем крохам информации, что поступают ему, постоянно подбрасывает дочку то к бабушке на Севере, то к родителям в Германии, то к няне, то к родственникам мужа.

Потому что у Фифи есть и муж. Более того, по какой-то причине Фифи с мужем даже не разведена. Дед как-то видел фотографию, где маленькая дочка Фифи стоит на парапете Москвы-реки между Фифи и её мужем. Муж – здоровый молодой парень. Дед кое-что знает о муже Фифи, но больше знать не хочет. Муж его ну совсем не интересует, ну никак. Дед давно утолил своё любопытство людьми. К людям он относится равнодушно. Как-то позвонив Фифи (обычно он позволяет себе звонить крайне редко), Дед услышал спокойный молодой мужской голос. Дед спросил о ней, узнал, что она вышла, и никогда не сообщил девке об этом звонке. А зачем? Никакого смысла в этом не было.

Дед вполне допускает, что Фифи, может быть, но это, правда, ещё большой вопрос, так это или нет, что, может быть, Фифи порой оказывается в постели с этим мужем. Без особого желания. Ну так, оказалась, и ничего страшного. Она не тот человек, чтобы терзаться потом. А Дед уверен в своём эмоциональном превосходстве над любым мужчиной, высокомерно уверен.

Как-то Дед предложил собрать их детей вместе.

– Ты привезёшь свою, я – своих, я думаю, они подружатся.

Фифи предложение отвергла, сославшись на то, что её дочь очень одинокая, неуживчивая и может обидеть его детей.

– Ну вот ещё, – сказал Дед. И сознался, что он не всерьёз выдвинул своё предложение.

Иметь такую маму, как Фифи, раздумывал потом Дед, вряд ли это так уж хорошо. Маму, которая не ночует дома либо появляется домой в полночь. Дед вспомнил, как мальчиком он был однажды обеспокоен отсутствием матери. Тогда у них телефона даже не было в квартире. Потому они оделись с отцом, отец сунул в карман брюк пистолет «ТТ», и пошли на трамвайную остановку встречать мать. В рабочий посёлок, где они жили, вёл только один путь – трамвайный. Мать была тронута, что мужчины пришли её встречать.

Интересно, что, когда жена Деда была беременна девочкой, Дед предложил как-то назвать её именем, тем самым именем, что носит сейчас дочка Фифи. В то время он с Фифи не был знаком, просто у них были общие вибрации, так это называется? Жена Екатерина не захотела, назвали Александрой. А если бы назвали, как хотел Дед, – у Фифи и у Деда были бы девочки с одинаковым именем.

Ну и что дальше? Что, что… Не может же Дед, как восторженный мужлан, пуститься в описания своих постельных приключений с Фифи. Это было бы непристойно. Дед, довольно жилистая, крепкая и живучая сволочь, надрывается, хрипит и истязает тоже далеко не слабенькую, но хрупкую Фифи, так, что ли?

«Нет, поостерегусь», – сказал себе Дед. Хотя общая линия того, что бы он рассказал, если бы хотел рассказать, была бы именно такая.

Дед надеется, что после его смерти Фифи даст свидетельские показания, из которых возникнет увлекательный и мощный любовник – Дед.

«Чёрт знает что, – согласился с собой Дед. – Ну не может же она соврать?»

6

Фифи появилась у Деда в такой нужный момент его жизни, что первое время Дед подозревал её в том, что Фифи ему подослали.

Кто подослал?

Ну, какое-нибудь, например, ФСБ.

Поэтому в первое время Дед остерегался особенно распускать язык в её присутствии.

Не распускать язык в постели оказалось легче всего, потому что в постели они занимались обыкновенно взаимными ласками, разговаривали они всегда во время обедов и ужинов. Тут уже Дед следил за собой, однако иной раз, в азарте, бывал близок к раскрытию своих секретов.

Шло время, а вреда от Фифи не было заметно.

Тогда Дед стал верить в то, что Фифи ему подбросили в помощь высшие силы. Чтобы ему не холодно было на этой планете, чтобы он не грустил и не скучал.

Вертлявое тельце, весёлый, неунывающий нрав, горячий темперамент, размышлял Дед, – не свойственны обыкновенным женщинам. Подавляющее большинство женщин в конце концов проявляют своё уныние, склочность, зависимость от жизненных обстоятельств. Проявляют ревность, глупость, крайнюю обидчивость, слезливость или противное упрямство. На них, таких, постоянно влияют мамы, бывшие любовники, погоды, прочитанные плохо книги или увиденное плохо кино, товарищи по работе.

Фифи остаётся невозмутима как древний Хаос и похотлива как древняя Ева, а то и Лилит, её огромные глаза, покрытые обширными веками, возбуждают своей выпуклостью Деда, когда он лижет их языком.

Однажды Фифи сказала ему, отвечая на комплимент Деда, что вот, мол, какая она удобная, услужливая, лёгкая.

– Ха, – воскликнула Фифи, – так я ведь большой чёрный пудель, мой господин, помните, пудель, которого Вы нашли с профессор герр Вагнер, гуляя за городом.