– Ты… – Надя ущипнула себя за запястье, уж больно все происходящее напоминало дурной сон. – Ты что творишь?!

– Надя? Ну привет, – Платон бросил на нее короткий взгляд и тут же вернулся к игре, будто и не удивился.

– Откуда у тебя приставка? – Надя обошла кровать и загородила собой телевизор, чтобы хоть как-то привлечь к себе внимание.

– Отойди! – возмутился Платон. – Я почти прошел уровень!

– Все, хватит! – Надя решительно выдернула вилку из розетки, обесточив плазму. – Значит, так: сейчас мы соберем весь этот мусор, ты примешь душ, переоденешься, а потом объяснишь мне, какого черта ты…

– Э, не-е-ет! – протянул Платон и криво усмехнулся. – Финита ля комедия! Больше ты мной командовать не будешь! Иди вон к своему Игорю!

– Ты хоть в курсе, сколько здесь калорий? – Надя брезгливо подцепила одну из пустых пачек, нестерпимо воняющих сыром.

– Плевать! – Платон ногой спихнул с кровати груду шуршащей фольги. – Я завязал с диетами.

– А концерты? Музыка? С ними ты тоже завязал?

– Так-так-так, – он приподнялся на локтях и покосился на Надю. – Маман уже наябедничала? Не парься, я скажу ей, что ты была и провела со мной воспитательную беседу. Так что можешь не тратить время.

– Римма Ильинична ничего мне не говорила, – она присела на край кровати. – Это Лиза. И она беспокоится о тебе.

– Вот маленькая дрянь! – Платон снова откинулся на подушку. – Беспокоится она, как же! Боится остаться без работы, вот и все. Не думал, что ты станешь плясать под ее дудку…

– Слушай, – Надя призвала все свое терпение, чтобы проигнорировать несправедливый упрек. – Скажи мне честно, что с тобой происходит?

– Тебя это не касается, – отвел взгляд Платон. – Уже не касается.

– Ладно, – вздохнула Надя. – Спрошу прямо. Ты влюбился?

Платон дернулся, будто она кольнула его ступню иголкой, и резко сел. С его лица будто стерли безразличие, а в глазах мелькнула такая глубокая и неподдельная боль, что Наде стало не по себе. Худшие ее опасения оправдались, и Платону даже не потребовалось ничего говорить.

Надя сглотнула, с тоской глядя на человека, которого когда-то считала лучшим другом. Как бы он ни вел себя порой, как бы ни увяз в своем инфантилизме, Платон оставался самым светлым и добрым парнем в ее жизни. И пусть время от времени Наде хотелось поквитаться с ним за весь геморрой, которым он старательно одаривал ее все эти годы, такой боли она не пожелала бы даже врагу. А уж тем более – своему милому ребячливому Платону.

И как только Ольга не поняла до сих пор, какой ценный дар получила от судьбы? Надя ведь вообще не думала, что Платон способен полюбить по-настоящему, и вот, когда он наконец созрел для настоящего чувства, когда понял, что женщины нужны не только для сиюминутных развлечений, Ларионова отвесила ему такой удар под дых. Неужели она не увидела, какой он замечательный? Не осознала, как весело с ним может быть, не оценила, в конце концов, его упоительных поцелуев? Кто бы мог подумать, что эта с виду не самая глупая женщина, окажется такой фантастически недальновидной?

– Откуда ты… – начал Платон с несвойственной для себя робостью, но осекся и замолчал. Слишком давно они с Надей знали друг друга, и потому научились обходиться без лишних слов.

– Мой милый… – сочувственно шепнула Надя и протянула руку, чтобы коснуться его небритой щеки. – Как же так…

– И давно ты знаешь? – глухо отозвался Платон, перехватив ее запястье.

– Как только Лиза сказала, что ты решил завязать с музыкой.

– Ясно, – он стиснул зубы, и под щетиной шевельнулись желваки. Надя почти физически ощущала, как горит его разбитое сердце, и ей ужасно хотелось забрать у него хоть часть боли, разделить ее, как когда-то они делили школьные обеды. Если бы только она могла решить все, как обычно! Достать из бездонной сумочки нужную таблетку или пластырь, залечить раны и вернуть Платона в строй…

– И что ты об этом думаешь? – спросил он.

– Прости, Платош… Я бы и рада помочь тебе, но сам понимаешь, тут я ничего не могу поделать.

– Само собой… – он опустил голову и запустил в волосы пятерню.

– Я знаю, тебе сейчас трудно, – она погладила его по спине, борясь с желанием крепко-крепко стиснуть его в объятиях.

– Да что ты можешь знать!.. – отшатнулся Платон.

– Но это еще не конец. И уж точно не стоит из-за этого бросать музыку!

– Правда?! – Платон вскинул подбородок и с неприкрытым сарказмом уставился на нее. – Думаешь, это так просто? А если… Если у меня вдохновения нету? Если все это никому не нужно?

– А разве музыка – это только вдохновение? – Надя склонила голову набок. – По-моему, это труд. Адов упорный ежедневный труд. Без отмазок, «потому что» и долбаных муз с лирами.

– Это только если у тебя нет…

– Таланта? – договорила за него Надя. – Как у меня, например? То есть вкалывать – для убогих, вроде нас с Игорем?

– Ты отлично знаешь, что я не тебя имел в виду! – нахмурился Платон.

– А тебе не приходило в голову, почему Эрлих в свое время выбрал Игоря?

– Игоря все выбирают, верно? И ты тоже… – Платон сжал кулаки. – Он же весь такой обходительный… Подлиза чертов!

– Он умеет работать, – мягко перебила Надя. – Одного таланта мало. Слушай, ты можешь жалеть себя, можешь обвинять в своих проблемах остальных… Но если хочешь знать мое мнение, это путь в никуда.

– Я уже в никуда… В нигде… – Платон сбился. – Короче, ты поняла.

– Если ты любишь, по-настоящему любишь, а не ноешь, потому что тебе не дали очередную игрушку, научись уже наконец думать о ком-то кроме себя! – Надя встала с кровати и окинула Платона новым взглядом. Да, вид его был жалок, да, ему разбили сердце, но он упивался своей болью, как когда-то упивался развлечениями. Ему хотелось, чтобы его жалели, и то, что Надя пару минут назад приняла за зрелость, оказалось обычным детским желанием привлечь к себе внимание.

– Я и так постоянно думаю! Все время! – крикнул он. – И что толку?! Как будто это что-то изменит!

– Менять надо не что-то, Платон, а себя! – Надя потеряла терпение. – Надо брать себя за шкирку, вставать, даже если не хочется, работать, делать что-то, черт возьми! Любишь человека – помоги ему быть счастливым, а не превращайся в заросшее щетиной желе с чипсами! Если тебя не могут полюбить в ответ, то пусть хотя бы уважают!

– А ты что, не уважаешь меня? – разозлился Платон и опустил ноги с кровати, но чуть было не поскользнулся на пустом пакете из-под начос.

Надя медленно оглядела комнату: гору мусора, крошки на полу, пыльную мебель и задвинутый в угол чехол виолончели.

– Сам-то как думаешь? – ответила она вопросом на вопрос, подхватила сумочку и, бросив Платону ключ, вышла, даже не обернувшись.