— Конечно, слухи, но радостные для мучеников. Вечером расскажу за чаем. Будет приятно услышать чаяния народа. Но если бы даже допустить чудо, Государь никогда не примет власть и свое отречение за себя и за сына обратно не возьмет.

В следующее посещение семьи доктор рассказал:

— Знаете, что вышло прошлый раз? Я рассказал. Вся семья, кроме Наследника, была за чаем. Государыня и дочери приняли, как я и предполагал, сообщение как радостные чаяния народа. Государыня сказала: «Нам было известно еще в 1916 году настроения Тобольской губернии из доклада Губернатора, Николая Александровича». Потом обернулась к Государю: — Ведь помнишь? — Молчание. Государь, облокотившись о стол, углубился в свои мысли. — Да помню, — наконец, сказал он. — Да, да, да, Николай Александрович вернется, но не скоро, и не как губернатор, а глубоким старцем. Монахом. Империя будет, но нас всех не будет. И как все это верно! — Встал и медленно начал ходить. Я понял, что пора их покинуть»{352}.

Нам не дано узнать, как пришли к Государю эти слова: повторял ли он чье-то пророчество (монаха Авеля, Серафима Саровского, монаха Кукши, Иоанна Кронштадтского, Распутина?) или озарение снизошло на него самого, но когда через десятки лет ставший архимандритом, бывший губернатор Тобольска, глубокий 90-летний старик приехал в Тобольск в составе православной духовной делегации, то пораженный свершившимся, он воскликнул: «Государь стал провидцем!»{353}.

Еще большим предвиденьем стали самые известные слова Императора Николая II, переданные из Тобольска его старшей Дочерью Великой Княжной Ольгой Николаевной, которые звучат сегодня как завещание для всех христиан мира: «Отец просил передать всем тем, кто Ему остался предан, и тем, на кого они могут иметь влияние, чтобы они не мстили за Него, так как Он всех простил и за всех молится, и чтобы не мстили за себя, и чтобы помнили, что то зло, которое сейчас в мире, будет еще сильнее, но не что зло победит зло, а только любовь».

27 марта 1918 года Государь принялся читать книгу С. А. Нилуса «Близ есть при дверех…». По этому поводу Государь записал в свой дневник: «Вчера начал читать вслух книгу Нилуса об Антихристе, куда прибавлены «протоколы» евреев и масонов — весьма современное чтение»{354}.

Читая Нилуса, Государь не мог пройти мимо таких строк: «Царствующие заслонены своими представителями, которые дурят, увлекают своей бесконтрольной и безответственной властью. Не имея доступа к своему народу, в саму его среду, Царствующие уже не могут сговориться с ним и укрепиться против властолюбцев. Разделенные нами зрячая царская сила и слепая сила народа потеряли всякое значение, ибо отдельно, как слепец без палки, они немощны»{355}.

С приходом к власти большевиков материальное положение Царской Семьи еще более ухудшилось. По приказу Ленина вся Семья была переведена на солдатский паек. На содержание Семьи, свиты и прислуги выделялось всего 4000 рублей в месяц, что в условиях революционной инфляции было катастрофически маленькой суммой. При этом большевиками было ограничено число лиц, могущих прислуживать Царской Семье. Остальных пришлось уволить. Для того чтобы уволенные не остались без средств к существованию, Государыня решила в течение трех месяцев из своих личных средств выплачивать им жалование, но так как отпускаемых денег не хватало, Царица приказала выплачивать оставшимся слугам две трети их жалования, а оставшиеся деньги передавала уволенным слугам{356}.

К концу 1917 года Царская Семья обжилась в Тобольске. Более того, ей нравился его сибирский здоровый климат. Уже 4/17 октября 1917 года Государь записал в своем дневнике: «Было теплее, чем бывало иногда в Крыму в этот день. Ай да Тобольск!»{357}

Император и Императрица часто страдали зубами, и им требовалась стоматологическая помощь. Одним из лучших врачей Тобольска была госпожа Рендель, по национальности еврейка. Государь часто отмечал в своих дневниках, что Рендель лечила ему зубы. Интересно, что Рендель под влиянием революционной пропаганды была настроена крайне негативно к личности Николая II. Однако после общения с Царем Рендель была настолько очарована им, что открыто говорила об этом и комиссару Панкратову, и Кобылинскому, чем вызывала немалое удивление последних.

В целом физическое здоровье Царской Семьи в Тобольске улучшилось, сказывался здоровый климат. Государь, обладавший железным здоровьем, привыкший к активному, спортивному образу жизни, и в Тобольске продолжал заниматься физическими упражнениями, которые ему заменили пилка и колка дров. С самого приезда Император устроил себе в саду висячий турник. Однако тяжелые моральные страдания за судьбы Родины сказались на внешнем облике Государя: он сильно поседел, лицо еще больше покрылось морщинами.

Государыня также сильно изменилась: она сильно похудела и сделалась «совсем седая», как писала она Вырубовой.

Великие Княжны и Наследник, наоборот, повзрослели и оправились от тяжелой формы кори, которая была у них в Царском Селе. Однако к концу тобольского заточения Великие Княжны заболели легкой формой краснухи, которой они заразились от сына доктора Деревенько, а затем 30 марта у Цесаревича Алексея Николаевича случился тяжелый приступ его болезни — кровоизлияние в паху. «У Алексея от кашля заболело в паху, — записал Государь в своем дневнике, — и он пролежал день». 31 марта болезнь усилилась, и Император Николай II записывает: «Он (Алексей Николаевич. — П. М.) ночь совсем не спал и днем сильно страдал бедный»{358}.

1 апреля состояние мальчика не улучшилось: «Алексей пролежал весь день; боли продолжались, но с большими перерывами».

Татьяна Мельник-Боткина писала: «Вдруг слег Алексей Николаевич. Это было для всех большое несчастье, так как он очень страдал; у него появилось также внутреннее кровоизлияние от ушиба, уже так измучившее его в Спале. Страшно живой и веселый, он постоянно прыгал, скакал и устраивал очень бурные игры. Одна из них — катание вниз по ступенькам лестницы в деревянной лодке на полозьях, другая — какие-то импровизированные качели из бревен. Не знаю, во время которой из них, но Алексей Николаевич ушибся и опять слег»{359}.

Пьер Жильяр 2/15 апреля: «Алексей Николаевич очень страдал вчера и сегодня. Это один из его сильных припадков гемофилии»{360}.

Приступы продолжались и дальше, с небольшими перерывами.