class="p1">Модельер хмурится. Когда он весел, он похож на Джорджа Клуни. Когда серьезен — на Джонни Деппа.

— Сплошные штампы, — вздыхает он. — А переспав с тобой, я должен расплакаться тебе в еще не успевшее остыть от страсти бедро и признаться, что я — гомосексуалист. Других ведь нет в fashion-индустрии. Хорошее шрамирование.

— Что? — переспрашивает Яся.

— Я про птиц на левом запястье. Дополняют образ.

— А, — произносит девушка и прячет ладонь в карман.

Мужчина достает телефон, набирает номер и прижимает трубку к уху плечом, не прекращая совершать сложные манипуляции рулем. Яся думает, что люди делятся на два типа: тех, кто, осуществляя подобное, замедляется, и тех, кто, разговаривая по телефону, вжимает педаль газа сильней. Возможно, так по-разному они реагируют на страх и опасность. Этот водитель — из вторых.

— Зовут тебя как? — успевает он спросить, пока в трубке идут гудки.

— Яся.

— Ага. А меня Рустем. Будем знакомы! Алё! Аслан? Асланчик? Привет, брат! — оживляется Рустем. — Ты в клубе сейчас? Слушай, тут девушке одной хорошей помочь с работой нужно. Возьмешь ее к себе в шоубиз? Ее Яся зовут. Ярослава в смысле. Красивое русское имя. И поселить ее тоже надо. Причем срочно, уже сегодня. Какая собой? — Водитель отрывается от дороги и оглядывает Ясю с ног до головы. — Да хорошая. У тебя таких нет. Симпатичная. — Его взгляд останавливается на спрятавшейся в карман ладошке. — И неиспорченная! Да! — Он посмеивается. — Ну понял! Сейчас будем!

Рустем убирает телефон, и автомобиль едет спокойней. Приборная панель подсвечивает лицо модельера рубиновым. Пожалуй, в салоне можно было бы проявлять пленку. Из динамиков доносится вполне-таки люциферское пение Ника Кейва. Ясю впервые в жизни назвали симпатичной. Возможно, дело в том, что Рустем не разглядел ее коротких ножек, а нос картошкой не выглядит катастрофой в рубиновом полумраке.

Яся вглядывается в огни города. Ей кажется, что даже фонари тут горят отчаянней, чем в Минске. В полную силу. Так, как будто это их последний шанс. Прогорев не так, сэкономив силы или обленившись, они будут отправлены домой — туда, откуда пришли в этот большой и жестокий город. И больше шанса осветить Москву им не представится.

— Клуб, куда мы едем, расположен не в центре. Не на Арбате. Но и не в Бирюлево, конечно. Его клиентура — олдовый мидл. На старте место называлось «Грозный» и было посвящено — не пугайся, не столице Чечни, а русскому самодержцу. Человеку, из-за которого у нас вместо Возрождения случились Средние века. Есть мнение, что Грозного сильно недооценивают. Ведь как раз Грозный и был прадедом Сталина. В хорошем, конечно, смысле этого слова — я в ином о политике не высказываюсь. Плюс Средневековье. Оно после того, как все в гаджеты переселились, вошло в тренд. Я не про нравы, я про образование. Все снова «думают, что…» и «верят, что…», никто ничего не знает. Ну и в «Грозном» все было такое… Ну, немножко перверсивное… Но по-хорошему. С камнем, но без решеток. Ну а что, Москва не перверсивная? Но потом клуб пришлось форматнуть. Написала какая-то сволочь, не разобравшись, что это — «этническое место», и весь олдовый мидл за три вечера выдуло — кому хочется в чеченском клубе мелькать? Тем более управляющего Аслан зовут. Ну вот, тогда клуб карамелизировали — новое название, новая легенда, русская классика, я форму для официантов рисовал.

Автомобиль останавливается возле здания, напоминающего маленький мавзолей. Его черные тяжелые стены, доставшиеся, похоже, в наследство от предыдущей концепции, украшены сеткой светящихся белым неоном древесных ветвей. Над входным порталом — портрет полковника Сандерса с логотипа KFC: пенсне, узкий черный галстук, бородка клинышком. Рядом — название. Английские слова, написанные кириллицей: «Черри Орчард». Русская классика в Москве не умеет без английских слов. Яся решает уточнить до встречи с Асланом, на которой, возможно, нужно будет блеснуть пониманием нюансов концепции:

— А при чем тут русская классика? Почему дядька с «Кэй Эф Си» над входом?

— Дядька с «Кей-эф-си»! — взрывается смехом модельер. — Это Чехов! Чехов, Ярослава!

Пенсне, узкий черный галстук, бородка клинышком предстают в новом свете. «Черри Орчард». Вишневый сад. Ну конечно.

Внутри темно и просторно. Сцена оформлена как парковая беседка, белые ажурные столики и венские стулья настаивают на легкой ностальгии. Атмосфера тихого веселья в узком кругу на расположенной у холодного моря даче. Сейчас все напьются пуншу, запустят патефон и разойдутся по лавочкам шептаться. Багровые отсветы на потолке намекают на то, что Великая Октябрьская революция уже близко, а потому можно позволить себе взбалмошность. Можно не рвать записочки, не отводить глаз и отвечать на поцелуи, ведь не сегодня-завтра — пароход в Константинополь, распродажа драгоценностей, обнищание и потом — неизбежная работа белошвейкой в Берлине. Кажется, все эти страхи снова модны в России.

Официантки одеты в длинные платья с высоким горлом и овальной брошью на груди — Ясе нравится, как Рустем брендировал Чехова. Место не выглядит блядюшником, пусть горьковатый привкус декаданса ощущается тут достаточно явно. Наряженный лакеем охранник, позволивший себе развязать галстук бабочкой и уложить его по лацканам пиджака, ведет их по глухому коридору с силуэтами деревьев, проступающими в фотографической тьме черных стен. Темные аллеи. Венчаться коридор должен нобелевским залом Королевской академии Стокгольма, не иначе.

Но вместо большого офиса в конце коридора — маленький, обитый красным плюшем кабинетик, больше всего напоминающий театральную гримерную. В нем — кресло и несколько стульев. В кресле сидит человек с эпической лысиной. По этой лысине нужно кататься на крохотных саночках. Стартовавший на макушке непременно увязнет в шерстяном уюте чернющих карабасовских бровей.

Рустем распахивает объятия, но хозяин бровей не спешит подниматься навстречу. Он протягивает Ясиному собеседнику руку — по-кардинальски, пальцами вперед — так, будто визитер должен к ней приложиться. Рустем дергает за пальцы и мнет ладонь, затем оборачивается к Ясе и сообщает торжественно:

— Mon amie, это твой рабовладелец Аслан. Чрезвычайный и полномочный управляющий «Черри Орчард». Прошу бояться и обожествлять.

Аслан кивает и психоаналитическим жестом указывает Ясе на стул напротив себя.

— Ну все, я — аут. У меня показ, а шкурки не готовы. — Рустем делает остающимся в комнате ладошкой и удаляется, позвякивая ключами на ходу.

Его тщательно продуманный силуэт проглатывает тьма.

— Итак, Снежана, — подается вперед Аслан.

— Ярослава, — поправляет его Яся. — Только я не Ярослава.

— Вот как! Интересно! — вскидывает шерстяные брови лысый. — А кто же ты? Мишель? Сюзанна?

— Яся. Я из Минска. Яся у нас — это сокращенное от Янины.

— Минск, — кивает Аслан. — Я там был. В тысяча девятьсот девяносто втором году. Брал две