Однажды, я решил стать старейшим членом „Розовых Дюн“, зная, что только годы могут возвести меня на этот пьедестал.

Приняв такое решение, я зажил ужасной жизнью, боясь болезней и несчастных случаев, которые могли помешать исполнению моего жгучего желания. Я опасался малейшего насморка; от грозы я дрожал; когда я видел машину или велосипед, то впадал в транс, я отходил от гольфистов, когда они выполняли свинг…

Годы шли, и я отпраздновал свое семидесятилетие. И тут врач предупредил меня, что мой атеросклероз стал опасным.

В то время я был близок к тому, чтобы стать старейшим членом „Розовых Дюн“. Дорогу мне преграждало лишь одно препятствие — Нат Келтроп, основатель клуба. Он был старше меня на два года.

Вы все знали Келтропа — это был человек, сделанный из железа. Он вполне мог дожить до ста лет.

Сто лет! А мое бедное сердце слабело все больше и больше! Всем вам известна трагическая кончина Келтропа. Он упал в речку, протекающую рядом с полем и утонул. Туда столкнул его я; я знал, что он не умеет плавать. С тех пор я жил с черным преступлением на совести. Но я стал старейшим членом „Розовых Дюн“. И эту славу у меня не отнять! Быть может, Великий Судия, перед которым я предстаю в сей час, учтет мое двойное посмертное признание — признание в единственном преступлении и признание в единственной гордыне.

Не знаю, которое окажется тяжелее на весах судьбы».

Гольфисты и кэдди разбежались от ливня, как куропатки после выстрела охотника.

Яростный ветер поднимал в воздух тучи песка с холмов и воду из огромных луж. Этот внезапно поднимающийся ветер с северо-северо-востока столь же неистово терзал как поле Вестмор-гольф-клуба, так и Ирландское море.

Брайс, Мак Карта, Аскис и Уэддон, продрогнув до мозга костей, ворвались в бар клуб-хауза, громко требуя ромового грога, и бармен Томпкинс в мгновение ока подал его.

— Пропащий день! — проворчал Уэддон. — Теперь на поле налетят стаи ворон. Чертов ветер.

— К счастью, он столь же быстро ликвидирует убытки, — заявил Брайс. — Завтра он высушит поле не хуже промокашки. Кстати, эта непредвиденная пауза позволит мне показать вам нечто необычное.

Он разложил на столе четыре фотографии.

— Боже, — усмехнулся Аскис, — с чего вдруг вы стали фотографировать драйвер с трех сторон, а, кроме того, сделали и увеличение головки. Это же не Грета Гарбо!

— Драйвер? — было возмутился Уэддон… — Эээ… А вообще-то действительно драйвер.

— Я бы скорее сказал сэндвич, — возразил Аскис.

— Ни то, ни другое, — скривился Брайс.

Спор прервал Мак Карта. Он долго рассматривал фотографии, потом положил их на стол, не спуская с них глаз. Лоб его пересекали две вертикальные морщины.

— Аскис, — наконец сказал он, — вы специалист в области геометрии и математики, а потому внимательно рассмотрите головку, чтобы не говорить преждевременно о драйвере или сэндвиче.

— Хм! — протянул Аскис. — Верхний изгиб действительно выглядит странно. Если его развернуть, мы получим почти идеальный бумеранг. Вектор радиуса…

— Хватит! — запротестовал Уэддо. — Не все же столь учены, как вы…

— И конечно здесь некому дать мне логарифмическую таблицу и счетную линейку, — продолжил Аскис. — Но Мак Карта прав, штука эта очень странная.

— Это — ЭГ-1405, — заявил Брайс.

Ол Брайс был хранителем галереи Форстер, маленького, но богатого музея соседнего городка Престона, где был открыт кабинет египтологии, которому завидовал даже Британский музей.

— ЭГ-1405? — воскликнули остальные.

— Номер одного из наших коллекционных экспонатов. Его нашли в саркофаге, который нам недавно прислал из Египта доктор Морестон.

— Морестон нарушил покой еще одной пирамиды? — со смехом спросил Аскис.

— Саркофаг не из пирамиды, а из подземного некрополя, вернее из так называемого «могильного колодца». Что делает вещицу еще более странной. Эта клюшка, а речь идет именно о клюшке, лежала рядом с чудесной мумией.

— О Господи! — воскликнул Уэддон. — Только не рассказывайте об этом на всех перекрестках! Иначе подумают, что египтяне во времена фараона играли в гольф!.. Вы хотите вызвать восстание в Шотландии?

— А можно поглядеть на ЭГ-1405? — спросил Мак Карта.

— Конечно, — ответил Брайс, — тем более что мне хочется услышать разные мнения. Поехали. Моррис не автобус, но если ужаться…

* * *

Клюшка переходила из рук в руки, и никто уже не смеялся.

— Древняя вещица? — спросил Уэддон.

— Восемнадцатая династия, четырнадцатый или тринадцатый век до нашей эры, — ответил хранитель, — а, скорее всего, датируется царством Сети I, отца великого Рамзеса II.

— Головка великолепна, — заметил Мак Карта, — скажу даже идеальна. Верхний изгиб наших клюшек не столь совершенен. Как вы думаете, Аскис?

— Ваша правда. Здесь заложена отличная тригонометрическая задача…

— Она из металла, — продолжил Мак Карти, — но я не знаю из какого. Что касается дерева ручки…

— На это я могу ответить, — сказал Брайс. — Очень редкая порода железного дерева, похоже, из Эфиопии. Что касается металла…

— Бронза?

Брайс отрицательно покачал головой.

— Нет… Не хотелось бы распространяться на эту тему, чтобы не вызвать едких опровержений со стороны некоторых ученых кругов… Быть может, орихалк…

— Орихалк? — переспросил Уэддон.

— Довольно таинственный драгоценный металл, о котором упоминают древние греческие авторы. Некоторые ученые мужи наделяют его сегодня сказочными и странными свойствами.

И в это мгновение внимание посетителей привлекла мумия.

— Ну и великан! — воскликнул Аскис.

— Вернее великанша, — поправил его Брайс, — ибо это мумия женщины. Шесть футов три дюйма…

— Как раз рост нашего приятеля Мак Карта! — засмеялся Уэддон.

— Хочу заметить, — начал Брайс, — что искусство мумифицирования достигло своей вершины именно при восемнадцатой династии. Поглядите на эти бинты, они почти сохранили свою белизну… А, кроме того, обратите внимание на бинты, сжимающие голову, — они иные, чем те, что мы видим на теле.

Они похожи на пластик, а такие я встречаю на мумии впервые. Бинты плотно обтягивают лицо, подчеркивая все его черты.

Никто больше не слушал хранителя — всех поразила нечеловеческая и какая-то ужасная краса лица.

Мак Карта первым нарушил заклятье немого созерцания.