«Так, значит, Людочку вместе с мужем повязали, – сделал он вывод. – А Хруща с Цыпой как свидетелей, или понятых омоновцы привлекли. Пускай свидетельствуют. Мне же этот гимор совсем ни к чему».

Лещевский решил было ретироваться, но тут увидел, как коренастый омоновец подошел вплотную к Людочке и, надавив на плечи, заставил ее опуститься на колени. После чего расстегнул ширинку на своих брюках. Еще один омоновец засуетился вокруг них с видеокамерой. Хрущев и Цыплаков стояли поблизости, ничего не предпринимая.

Выглядывая из-за угла гостиницы, Лещевский не мог видеть, что происходит напротив входа в гостиницу. Он не видел, что на среднем флагштоке вместо государственного флага висит полотнище с серебристой волчьей мордой; не видел Валентину Рыбкину, безуспешно пытающуюся ослабить веревку, связывающую ее руки, и Павла Корниенко с расплывшимся по разодранной рубашке кровавым пятном; не видел, как Николая Якимова подвели к крыльцу гостиницы, заставили встать на табуретку и накинули на шею веревочную петлю, другой конец которой был привязан сверху к балке…

И слов, которые «омоновец» говорил Людочке, стоявшей перед ним на коленях, Лещевский тоже не мог разобрать. А тот что-то говорил и говорил, нависая над ней, но Людочка отстранялась, отрицательно мотая головой, которая была уже чуть ли не между его ног.

Лещевский вспомнил, как вчера Людочка фактически сама бросилась делать ему минет. И вот теперь… Теперь она вдруг резко отклонилась еще дальше назад и боднула лбом в пах нависшего над ней мужчину. Крякнув, тот скрючился, держась за ушибленное место, но почти сразу распрямился и, оглянувшись, отдал какую-то команду.

Никогда раньше Лещевский не слышал, чтобы кричали так, как закричала Людочка. От такого крика внутри все похолодело, по коже побежали мурашки. Стоявший поблизости от девушки Хрущев, сорвался с места, но не сделал и трех шагов, как прыгнувший сзади Цыплаков повалил его на землю, завязалась борьба. Людочка продолжала кричать до тех пор, пока коренастый со всего размаху не ударил ее ногой в грудь. Девушка завалилась на бок.

Это было слишком! Сжав кулаки, Лещевский выскочил из укрытия и бросился к коренастому, но на пути у него оказались двое в масках с направленными ему в грудь карабинами. Он бросил взгляд направо-налево и с ужасом увидел, что на балке под крыльцом висит, судорожно дергаясь всем телом, Николай Якимов!

– А вот вам, госпожа Вабичевич, и тот самый Эдуард Лещевский, – услышал он знакомый голос. – Прошу любить и жаловать. То есть я не то хотел сказать. О какой любви может идти речь? Разве что о любви палача к жертве…

* * *

Туман полз по воде неровными кусками: то, сгущаясь, то исчезая на определенном участке. Рассеивался. Марат даже подумал, что Вовик напрасно перестраховывается, плывя в непосредственной близости от берега, теряя из-за этого время. Некоторые лодки, державшие курс по прямой, наверняка уже достигли хороших, клевых мест. Если, конечно, не заблудились…

Где-то впереди по ходу движения в очередной раз прогремел выстрел. Стреляли в это утро довольно много. Марат поравнялся с лодкой Владимирского, и теперь они плыли параллельно друг другу.

– Жаль, что у нас рации и мобильники отобрали, – сказал Вовик. – Сейчас бы Игорь Иванович уже успел бы доложить, что поймал десяток окуней…

– Может, мы зря с ним вместе не поплыли?

– Правильно, что не поплыли. В районе моста трем спиннингистам делать нечего, – уверенно сказал Владимирский. – Пусть он там своих окуней ворочает, а мы свою рыбу ловить будем.

– Ага, – в очередной раз, оглянувшись, Марат различил в светло-зеленой стене прибрежной тростника более темное пятно.

– Если это шалаш, а в нем охотник, то просим прощения, что помешали! – на всякий случай громко сказал он, когда лодки оказались напротив пятна.

Ответа не последовало, хотя Марату показалось в шалаше какое-то шевеление, отчего стало слегка не по себе.

– Эх, – вздохнул Владимирский, когда шалаш скрылся в тумане. – Честно тебе, Марат, скажу, с удовольствием бы сейчас поохотился, вместо того чтобы соревноваться. Этот шалаш специально на длинном узком мысу поставили, чтобы утки на него со всех сторон налетали. Самое козырное место…

– Тише! – прервал его Марат, прекращая грести.

– Что такое? – не понял Владимирский, тоже, суша весла.

– Кажется, я слышал крики.

До них и в самом деле донеслись неразборчивые голоса, похоже, кто-то дал волю эмоциям.

– Наверняка, один спортсмен другого подрезал, или дистанцию нарушил, – предположил Владимирский. – Только чего орать-то на весь водоем?

Но у кричавших были на это причины. Не прошло и трех минут, как Марат и Вовик, продолжившие движение вдоль берега, увидели плывущую им навстречу лодку под номером «20», в которой почему-то было двое: на веслах сидел Крутов, а на корме – Марина, почему-то вся мокрая и дрожащая от холода.

– Палач, что случилось? – ничего не понимая, спросил Владимирский.

– Что – что! – Крутов притормозил. – Обстреляли нас браконьеры-охотнички! Из лодки Маришкиной решето сделали! Чуть ее саму не убили, сволочи!

– Так где ее лодка-то? Откуда стреляли? – одновременно спросили Вовик и Марат.

– Утонула лодка! – закричал Крутов. – Хорошо, я поблизости оказался, и Маришка на воде продержалась! Откуда стреляли, не знаю, скорее всего с острова.

– И что же вы теперь?

– Что – что! На базу поплывем, греться да сушиться. А потом с этими козлами-охотниками разбираться. За лодку отчитываться надо. И вообще, думаю, здесь без ментов не обойтись.

– Наша помощь требуется?

– Смотрите лучше, чтобы вас самих не подстрелили, – сказал Крутов, снова начиная грести.

– А туда кроме вас еще кто-нибудь уплыл? – спросил Марат вслед удаляющейся лодке.

– Вперед всех Макс рванул, – ответила вместо Крутова Марина. – За ним – Тыква, дедуля из Саратова и, кажется, еще кто-то. Ты не помнишь, Геша?

– Да не помню я ни фига! Ты лучше давай, грейся. Ну, охотнички, я вам устрою охоту!

* * *

В детстве Игорь Акимов долгое время не мог научиться плавать. Но потом, когда вместо пионерских лагерей стал минимум полтора месяца летних каникул проводить на даче в подмосковной Истре, где протекала речка с таким же названием, эта проблема постепенно перестала существовать, хотя хорошим пловцом Игорь так и не стал. Зато потом, служа в Карелии на пограничной заставе, вокруг которой были сплошные озера, он выработал в себе способность часами держаться на плаву, причем в одежде. Выходил на пирс, снимал сапоги и портянки, вытаскивал все из карманов, прыгал в воду и плавал, плавал… В одежде это не доставляло особого удовольствия, но Игорь, как знал, что спустя годы вырабатываемый навык спасет ему жизнь…

В лодку с номером «45», почти полностью затонувшую, больше не стреляли. До берега было далековато, а на Игоре помимо штанов, футболки и жилетки, были еще кроссовки. Августовскую водичку, да еще ранним утром, нельзя было назвать теплой. Да и на помощь прийти было некому, поэтому Игорь, вспомнив армию, перевернулся на спину и поплыл.