К труду заключенных, занятых на добыче торфа, дров, на строительстве новых предприятий, в то время относились как к нормальному явлению. Киров не был исключением. Быт и условия труда заключенных его интересовали в той мере, в какой они способствовали увеличению добычи торфа и леса. От этого зависело, будут ли ленинградцы зимовать в тепле.

«Дорогой Михаил, — писал он Чудову из Казахстана, — письмо твое получил. Одинаково с тобой беспокоюсь за наши планы в связи с плохой погодой. Должна же она, сволочь, измениться к лучшему. При таких условиях ничего не посоветуешь. Здесь же наоборот очень сухо и чертовская жара. Народ прямо задыхается… Если дурацкая погода не изменится, то мы можем с топливом попасть в плохое положение»[222]. 17 сентября 1934 года Чудов сообщал телеграммой Кирову: «Не беспокойся. Думаю первых числах октября созвать пленум. Ориентировочно намечаю следующие вопросы: лесозаготовки, животноводство, план овощей на 35 год, местная промышленность, партпросвещение. Сообщи, какие из этих вопросов по твоему целесообразно поставить на пленум…»[223]. Через неделю в новой телеграмме Чудов сообщает Кирову: «Торф к 22-ому сентября высушили и заштабелевали полностью…»[224].

Предельно ответственный и, как бы мы сказали сегодня, прагматичный подход к жизнеобеспечению города, лишенное начальственного высокомерия отношение к людям, неподдельный интерес к их заботам и нуждам очень быстро покорили сердца ленинградцев. Кирова знали, любили, ласково называли «Наш Мироныч».

Дора Абрамовна Лазуркина, работник обкома тех лет, писал а в своих воспоминаниях: «Трудно сказать, кто впервые назвал так тепло и душевно замечательного революционера-ленинца… Бесспорно лишь одно: так его звали тысячи и тысячи людей»[225].

Одно время существовало довольно расхожее мнение, что Миронычем Кирова впервые стали звать ленинградские рабочие. Но это одна из многих легенд, сложившихся вокруг его имени.

В Центральном партийном архиве удалось обнаружить несколько писем Серго Орджоникидзе к Кирову. Они относятся к началу 20-х годов, и оказывается уже тогда Серго обращался к нему «Дорогой Мироныч!» Не будем приводить их все. Процитируем только одно. Оно публикуется впервые. И интересно не только обращением, но и тем вопросом, который в нем затрагивается. Это национальные отношения в Закавказье накануне XII съезда РКП(б).

«Дорогой Мироныч!

Посылаю тебе воззвание наших уклонистов. Все утверждают, что это дело пера Сережи Кавтарадзе[226]. Подготовка к съезду идет вовсю: и уклонисты, и наши не щадят сил и средств. Бью уклонистов изрядно, на съезде их будет, по-видимому ничтожное меньшинство.

Ну скоро увидимся. Твой Серго. 3/III-23 г»[227].

Позднее в середине 20-х годов Кирова называли Миронычем уже азербайджанские товарищи.

Академик А. Ф. Иоффе, лично знавший его, писал, что Киров был человеком, «который всей волей, всеми чувствами и помыслами заполнен одной великой идеей и для которого своих личных каких-либо стремлений не существовало». Его сокровенной мечтой было построение социализма. Он верил в эту идею и делал все возможное для ее осуществления.

Как зарождался культ

17 января 1934 года во дворце Урицкого (так назывался тогда Таврический дворец) открылась объединенная V областная и III городская Ленинградская партийная конференция. С. М. Киров выступал на ней с докладом о работе ЦК ВКП(б). 82 человека приняли участие в прениях. Разные социальные слои и группы представляли они на конференции, разные проблемы ставили в своих выступлениях, иногда остро, иногда мягко говорили об ошибках и недостатках в своей деятельности. Но было общее, что объединяло почти все эти речи. Это восхваление И. В. Сталина. Доклад Кирова на этой конференции впоследствии публиковался под названием «Сталин — великий организатор побед рабочего класса». И этот тезис был стержневой нитью всего доклада.

Кирову вторили делегаты, конференции: начальник политотдела Мурманской железной дороги Николай Чаплин и директор Ленинградского государственного издательства Рафаил, поэт Александр Прокофьев и писатель Юрий Либединский. Рафаил: «Наша эпоха — есть эпоха Сталина… мировое коммунистическое движение, возглавляемое таким гениальным вождем, как т. Сталин… сумеет обеспечить победу»[228]. Ю. Либединский: «Ленин и Сталин — какая громадная тема… Какие силы нужны для того, чтобы подойти к изображению таких характеров, чтобы изобразить таких людей, как Ленин, Сталин, Киров, Каганович, этих гениальных людей нашей партии… т. Сталин в своей гигантской работе находит время уделять и нашей литературе. Основные лозунги даны им, этим гениальнейшим из людей»[229]. Н. Чаплин: «…На железнодорожном транспорте были созданы политотделы. Ив этом мероприятии, как и во всем другом отразился гений тов. Сталина»[230].

Выступая с приветствием конференции ленинградских коммунистов от Академии сельскохозяйственных наук имени Ленина, академик Николай Иванович Вавилов также провозгласил здравицу в честь ВКП(б) и ее «вождей — тт. Сталина и Кирова». Он заверил партийную конференцию также в том, что в Детском Селе будет создан сад, который полностью обеспечит цитрусовыми культурами ленинградских трудящихся. Возникает вопрос, что толкнуло великого ученого на это обещание, в реальность которого вряд ли верил он сам. Перелистывая сегодня документы архивов, можно с уверенностью сказать, что к началу 1934 года Николай Иванович Вавилов был уже измучен доносами: подписанными и анонимными. Они шли на него в Академию наук, обком партии, Центральный Комитет ВКП(б). Один из них, адресованный в ЦК, который направил его для разбирательства незадолго до конференции в Ленинградский обком, Кирову, был подписан Быковым (инициалы отсутствовали) и назывался «Против реакционной методологии сельскохозяйственных наук». В нем Н. И. Вавилов был подвергнут разносной критике. Оставив без внимания такие ярлыки, как «идеалистический метод», «вредительство», Сергей Миронович попросил зав. отделом науки В. С. Волцита, курирующего научные учреждения, подготовить на его имя записку для ответа в ЦК ВКП(б). В ней Волцит подчеркнул, что «не следует вдаваться в рассуждения по существу затронутых вопросов методологии», ибо это дело сугубо ученых. «Однако, — писал он, — считаю, что в отношении сельскохозяйственных научно-исследовательских институтов необходимо принять такие же меры, какие указаны в приказе ВСНХ в отношении промышленных, т. е. связать их с соответствующими хозяйственными организациями и добиться на деле значительно более серьезного участия их в социалистической реконструкции сельского хозяйства»[231].