В общей сложности из вагона выгрузили человек пятнадцать. Под лай собак загрузили в автозак. В фургоне жарко и душно, как в бане. Зато относительно просторно. К тому же Ролан продрался в отсек, из которого можно было любоваться придорожными пейзажами через зарешеченное окошко. Не успел он занять козырное место, как его попытался оттереть в сторону мордастый тяжеловес в спортивном прикиде. Но Ролан крепко ухватился за решетку и тем самым удержался на своем месте.

– Ты че, паря, не врубаешь, да? Подвинься! – потребовал бугай и клацнул зубами похлеще всякой овчарки.

Ролан впился в него взглядом, насыщенным уверенностью в своих силах.

– Мужик, ты не прав, – покачал он головой.

– Кто мужик? – взвился здоровяк.

Не понимает человек. На грубость нарывается. Ролан уже готов был преподать ему урок. Но вмешались конвоиры:

– Эй, там! Еще одно слово – «черемуху» нюхать будете!

Угрозы подействовали. Амбал успокоился. А Ролану и вовсе быковать не хотелось. Не то настроение. Да и козырное место за ним осталось.

– Ладно, еще разберемся, – едва слышно, сквозь зубы процедил громила и затих.

Через полчаса машина въезжала в ворота лагерного шлюза. Переход в мир иной состоялся...

2

Помещение карантинного отделения больше напоминало армейскую казарму, нежели тюремную камеру. Обычные окна, не заложенные кирпичом, даже со шторками на самом верху, дощатый пол, шконки, тумбочки. С табуретками напряг. Умывальник и сортир в здании – чисто армейский вариант. Даже класс есть, где осужденным должны были объяснять порядок и условия отбывания наказания, права и обязанности...

Новый этап, в котором прибыл на зону Ролан, уже прошел шмон, медосмотр, санитарную обработку с последующей заменой гражданской одежды на зоновскую «ветошь». Ролан тоже «вбился в робу». И уже третьи сутки вместе со всеми содержался в карантинном отделении. По правилам внутреннего распорядка колонии карантин должен был длиться до пятнадцати суток. Но вряд ли новичков будут держать здесь так долго. Суток пять-шесть в «мягком маринаде», и на распределение.

А пока лафа. Занятия проводятся чисто для галочки, работы только по уборке помещения и карантинного дворика. Под это дело с ходу подписали трех явных чушков, которых можно было вычислить в толпе даже неопытным глазом. Без долгих разговоров их определили в шныри и обрекли на «пожизненное» рабство. Ролан под эту категорию никак не подходил, поэтому его и не напрягали. Лежи себе на шконке, если нет начальства поблизости, считай мух под потолком, можно и на свежем воздухе в курилке под ярким солнцем пожариться.

Но не все так просто. Смотрящего в карантинном блоке не было. Вернее, не должно было быть, поскольку никто эту должность здесь не устанавливал. Зато имелись желающие править бал. И первым на роль центрового претендовал Паша Базар. Тот самый тяжеловес, с которым Ролан схлестнулся в автозаке.

Ролана он не трогал, хотя и обещал с ним разобраться. Зато без зазрения совести чморил безответных овец. Собрал вокруг себя кучку балбесов беспредельной ориентации и, что называется, крутил варганку.

Днем Паша не особо выделывался. Гонял шнырей, присматривался к людям. А ночью начинал вставлять фитиля неугодным. Сегодня на очереди был белобрысый паренек с печальными глазами. Лет двадцати, невысокого роста, худенький. Держался он независимо, ни перед кем не заискивал, ни у кого ничего не просил. В общем, вел себя достойно. И вся его вина заключалась в том, что не угадывалось в нем той силы духа, которая отваживала от сильных людей таких беспредельщиков, как Паша.

– Ромчик, а ну дергай сюда! – позвал его Базар.

Паренек молча поднялся со своей шконки и направился на заклание. Глаза стали еще печальней. Но была еще в них надежда, что удастся отмазаться. Ведь не опустили же его в тюрьме. Не стал он ни шнырем, ни парашником. Может, не встречались на его пути такие уроды, как Паша.

Ролан лежал на шконке недалеко от места событий. Видел он и беспредельщиков, и козла отпущения.

– Ну, Ромчик, че я могу тебе сказать, пацан ты в общем толковый, – издалека и с подвохом начал Базар. – Только вот грустный ты какой-то, да. Об чем грустишь, а? Жизнь тебе наша не нравится? Или, может, случилось что?

– Случилось, – повелся паренек.

– Что такое?

– Да женился я. А на следующий день забрали...

– Опля! Жена-то хоть красивая, а?

– Очень...

– Любовь, асисяй?

– Любовь...

– Жена-то хоть письма пишет? – вроде как с участием спросил Паша.

– Пишет.

– Ждет?

– Ждет.

– А заменитель ты ей оставил?

– Какой заменитель?

– Ну, в смысле мужика... Какой у тебя срок?

– Пять лет. Четыре с половиной осталось.

– Четыре года, брат, ни одна баба не выдержит. Матки-то у них не железные, ага. Живые матки. Чесать их нужно время от времени... Вот ты свою чесалку с собой забрал. А заменитель не оставил. Кто теперь твою жену чесать будет, а?..

– Никто! – занервничал Ромчик.

– Ну, это ты думаешь, что никто. Оставил бы за себя соседа Васю, тогда бы знал, кто жену твою чешет. А так она сама себе чесалку найдет. И тебе ничего не скажет. Не-а, не скажет...

– Найдет, не найдет, тебе-то что?

– Да вот, Валерус через пару годков откидывается. – Паша вальяжно хлопнул по плечу своего дружка с мелким лицом и пакостными глазками. – Ты бы ему адресок свой подкинул... Подкинешь. И маляву черкнешь. Типа доверенность. Ну, жену ему свою доверишь... И тебе хорошо – знаешь, кто твоей жене вставляет. И Валерусу в кайф. Да, Валерус?

– Не вопрос. Вспашем твой огород, братишка, вдоль и поперек, – мерзопакостно усмехнулся подпевала.

Что в тюрьме, что в зоне – каждый сам за себя. Сможет Ромчик за себя постоять – хорошо. Нет – его проблемы... Да и, откровенно говоря, у Ролана не было никакого желания подписываться за пацана. Как не было желания сцепиться с Пашей. Хватит с него, что тюрьма началась с карцера из-за каких-то бакланов. И здесь в ШИЗО из-за такого же урода садиться не хотелось... Но какая-то сила сдернула его со шконки. Он вспомнил, что его Аврору, скорее всего, пашет такая же свинья, как Валерус...

Правда, на ноги Ролан не встал. Остался сидеть на шконке. На Пашу не смотрел, уши на разговор не настраивал. Не по понятиям это – в чужой разговор влезать... Но Базар заметил его недовольство. И, видимо, решил, что Ролан собирается вмешаться. Поэтому еще круче завернул разговор.

– А я через три года откинусь, – глядя на Ромчика, с паскудной ухмылкой сказал он. – И Валеруса сменю на его боевом посту... Прикинь, какая лафа, пацан. Дом тебе построить не обещаем, но детей нарожаем...