Утер, мужчина, смотрел на лес внизу, а в голове у него притаился Туро, мальчик. Каких-то несколько месяцев назад этот мальчик плакал в своем покое, боясь темноты и звуков ночи. Теперь он играл роль взрослого мужа, но муки подростка еще жили в нем. Когда в окрестности Эборакума приходило лето, мальчик Туро бродил по лесам, играя в игру, будто он герой и сокрушает демонов и драконов. И вот снова настало лето, он сидит на холме среди леса, и все демоны обрели реальность. Только рядом не было Мэдлина. Не было рядом Аврелия с его непобедимыми легионами. И Кулейна лак Ферага тоже не было. Только притворившийся мужчиной Утер. «Я король по праву рождения и велению судьбы». Как язвили его эти слова теперь в пучине отчаяния!

Среди камней иного мира сидел испуганный ребенок, играя в игру смерти. Его тоска становилась все тяжелее, и он почувствовал, что отдал бы левую руку, лишь бы в эту минуту рядом с ним оказался Мэдлин.

Или Кулейн. Да что рука! Он бы десять лет жизни отдал! Но над вершиной холма гулял ветер, и он был совсем один. Он обернулся и посмотрел на группу людей, молча стоявших шагах в тридцати от него. Юноши, старики терпеливо ждали, когда «бог» снизойдет до них, примет их клятву в верности. Отвернувшись, он вспомнил Кулейна и улыбнулся. Вот Кулейн и правда бывал богом. Аресом, богом войны греков, который для римлян стал Марсом. Бессмертный Кулейн!

«Что же, – подумал Утер, – если мой дед бывал богом, почему не могу я? Если судьба решила, что я погибну в этой смертельной игре, я сыграю в нее до конца».

Не оглянувшись, он поднял руку, призывая их к себе.

Двенадцать человек робко подошли и встали перед ним.

Он развел руками, указывая на землю, и они покорно сели.

– Говори! – приказал он, и Коррин по очереди назвал каждого, хотя Утер даже не попытался запомнить их имена. Он наклонился вперед и посмотрел в глаза каждого. Но, едва встретив его взгляд, они потуплялись.

– Ты! – сказал Утер, глядя на самого старшего среди них, седобородого и поджарого, как матерый волк. – Кто я?

– Говорят, ты бог, Берек.

– А что говоришь ты?

Тот побагровел.

– Владыка, то, что я сказал вчера вечером, было сказано по незнанию. – Он сглотнул. – Я просто выразил вслух сомнения, которые были у нас всех.

Утер улыбнулся.

– И с полным на то правом. Я явился не для того, чтобы обещать вам победу, а только научить вас сражаться. Боги даруют. Боги отбирают. И цену имеет лишь то, чего человек добывает своим потом, доблестью, жизнью. Знайте: нас не обязательно ждет победа. Я не вознесусь на небеса и не поражу Ведьму огненными копьями. Я здесь, потому что меня призвал Коррин. И останусь лишь столько, сколько мне будет угодно. Хватит у вас мужества сражаться одним?

Бородач откинул голову, в его глазах светилась гордость.

– У меня хватит. Мне потребовалось время, чтобы понять это, но теперь я знаю!

– Тогда ты обрел нечто большее, чем дар бога.

Оставьте меня. Все, кроме Коррина.

Они оставили его чуть ли не бегом: одни почти пятились, другие отвешивали глубокие поклоны. Утер словно не замечал их, а когда они отошли далеко, Коррин шагнул к нему.

– Откуда ты знал, что вчера сказал этот человек? – спросил он.

– Что ты о них думаешь?

Коррин пожал плечами.

– Ты правильно его выбрал. Это Магриг, оружейник. Когда-то никто в Пинрэ не мог соперничать с ним в поединках на мечах. Если он останется, останутся все. Так хочешь, чтобы я рассказал тебе о Береке?

– Нет.

– Ты здоров, Утер? У тебя странные глаза.

– Я здоров, Коррин, – ответил принц, вынуждая себя улыбнуться, – но мне надо все обдумать.

Зеленоглазый лесовик понимающе кивнул.

– Я принесу тебе поесть.

Когда он ушел, Утер перебрал в памяти все подробности встречи с горожанами. В том, что он выбрал Магрига, ничего таинственного не было: осанка бородача выдавала в нем воина, и он первый пошел к нему, остальные поплелись сзади. А когда Магриг неверно понял его вопрос, это явилось приятной неожиданностью. Но ведь, как повторял Мэдлин, ум у принца был быстрый.

Почему-то после этой встречи тоска Утера заметно развеялась. Неужели быть богом так просто?

Ответ он узнает до истечения четырех дней. И ответ будет написан кровью.

Кулейн лак Фераг сидел перед пирамидкой из круглых камней и смотрел, как дым от его костерка втягивается в зияющие оконца заброшенной хижины.

Воин Тумана положил Ланс, свое серебряное копье, сбоку от себя и надел две кожаные рукавицы, отделанные серебром по раструбу. Длинные волосы он завязал у шеи, а в короткий плащ из мягкой кожи были искусно вшиты серебряные наплечники. Он был перепоясан широким ремнем, инкрустированным серебром, а ноги ему защищали высокие по бедра сапоги с вделанными спереди и по бокам полосами серебра. Внутри хижины замерцал голубоватый свет, Кулейн плавным движением поднялся на ноги, надел серебряный крылатый шлем и завязал под подбородком полумесяцы наушников.

Стройная грациозная фигура прошла сквозь дым, который заколыхался и рассеялся, огонь тотчас погас.

У Кулейна на миг пересохло во рту: он изнемогал от желания пойти навстречу, схватить ее в объятия. А она, узнав его, остановилась как вкопанная, прижав ладонь к губам.

– Ты жив! – прошептала она.

– Еще жив, госпожа.

На ней было простое платье из серебряных нитей, золотые волосы перехватывала на лбу черная лента.

– Скажи, что ты вернулся ко мне…

– Не могу.

– Тогда для чего ты меня вызвал? – почти крикнула она, и синие глаза запылали гневом.

– Пендаррик говорит, что в тебе теперь не осталось нечего, кроме зла, и попросил меня разделаться с тобой, но я не в силах, пока не убедился, что он прав.

– Он всегда был старой бабой. Владел миром и потерял его. Теперь настала очередь других. С ним кончено, Кулейн. Пойдем со мной. У меня есть мой собственный мир. А скоро таких миров будет четыре. Я обладаю властью, какая не снилась никому со времен Атлантиды.

– И тем не менее ты умираешь, – сказал он.

Каждое слово было как удар ножа в его сердце.

– Кто смеет говорить такой вздор? – прошипела она. – Взгляни на меня! Разве я изменилась? Разве ты видишь хотя бы один признак старости, одряхления?

– Внешнего – ни одного, Горойен. Но сколько умерло, сколько еще должно умереть, чтобы ты оставалась такой?

Она подошла к нему, и в душе у него зазвучала музыка. Воздух был неподвижен, мир замер в безмолвии. Ее руки обвили его шею, он вдохнул благоухание ее кожи, ощутил тепло ее прикосновения. И оторвал ее руки от своей шеи и оттолкнул ее.