он перехватил мое запястье… его пальцы жгли, словно раскаленное железо… Вся сила тотчас покинула меня, а пол словно взметнулся навстречу и ударил, точно дубиной. Он исчез… я остался лежать… будь он проклят, я не могу пошевелиться!

Паллантид поднял бессильную руку исполина, и мурашки побежали у него по спине. На запястье короля синели отметины длинных, тонких пальцев. Что за рука могла оставить подобный след на столь ширококостном, мускулистом запястье? Паллантид припомнил жуткий, медленный смех, который послышался ему, когда он вбегал в шатер, и капли холодного пота выступили на лбу полководца. Смеялся не Конан!

— Демон… — прошептал один из оруженосцев. — Люди говорят, дети тьмы сражаются на стороне Тараска…

— Тихо! — сурово прервал его Паллантид.

Снаружи меркли звезды, уступая рассвету. С гор потянул легкий ветерок и донес согласный клич тысячи труб. При этом звуке жестокая судорога прошла по телу поверженного гиганта. Вновь мучительно вздулись жилы на висках — Конан силился разорвать невидимые оковы, но не хватало сил.

— Наденьте на меня латы… привяжите меня к седлу! — прошептал он. — Я еще поведу вас в атаку!

Паллантид покачал головой.

— Господин… — Один из оруженосцев коснулся одежды полководца. — Если все узнают о том, что стряслось с государем, мы пропали. Только он мог повести нас сегодня к победе.

— Помогите мне перенести его на постель, — сказал полководец.

Юноши повиновались. Заботливо опустили они беспомощного исполина на меховое ложе и укрыли шелковым плащом. Тогда Паллантид повернулся к шестерым оруженосцам и долго вглядывался в их бледные лица, прежде чем заговорить.

— Запечатаем наши уста печатью молчания: никто не должен узнать о произошедшем здесь, в шатре, — сказал он наконец. — Ибо от этого зависит судьба Аквилонского королевства! А теперь пусть один из вас приведет сюда Валанна, предводителя пеллийских копейщиков.

Оруженосец, к которому он обращался, поклонился и поспешил вон. Паллантид остался у постели короля. Между тем снаружи ревели трубы, грохотали барабаны, взлетал к рассветному небу гомон многих тысяч людей. Спустя некоторое время вернулся оруженосец и привел с собой человека — высокого, широкоплечего воина, могучим сложением напоминавшего самого короля. У него даже были такие же густые черные волосы, но тем сходство и ограничивалось: сероглазый Валанн совершенно не походил на Конана чертами лица.

— Внезапная болезнь сразила короля, — кратко пояснил ему Паллантид. — Тебе оказана великая честь: ты наденешь его доспехи и поскачешь в них во главе войск. Никто из воинов не должен знать, что не сам король ведет их вперед!

— За подобную честь и жизнь не жалко отдать, — потрясенно заикаясь, пробормотал Валанн. — Коли будет на то воля пресветлого Митры… А я уж не подведу!

И вот на глазах поверженного короля, в горящем взгляде которого смешались бессильная ярость и унижение, раздиравшие ему сердце, оруженосцы сняли с Валанна шлем, поножи и кольчугу, чтобы взамен того обрядить в королевские вороненые латы и рыцарский шлем с забралом и черным плюмажем, венчавшим навершие в виде крылатого дракона. Поверх лат накинули шелковую мантию с золотыми королевскими львами, вышитыми на груди, и в завершение опоясали Валанна широким мечом с дорогими камнями на рукояти, что висел в парчовых ножнах на ремне с золотой пряжкой.

Слаженно трудились оруженосцы, а за стенами шатра перекликались трубы, звенело оружие и разносился низкий гортанный рев: полк за полком выстраивались для боя…

И вот уже полностью снаряженный Валанн преклонил колена и склонил увенчанную плюмажем голову перед королем, недвижно лежавшим в постели.

— Государь мой, — сказал он, — да не попустит Митра, чтобы я обесчестил доспехи, доверенные мне нынче!

— Принеси мне голову Тараска, и я сделаю тебя бароном! — прозвучало в ответ.

Страдание сорвало с Конана тонкий налет цивилизованности, обнажив истинные черты. Он яростно скрипел зубами, глаза его кровожадно горели — сущий варвар, только что спустившийся с киммерийских холмов.

3. И содрогнулись утесы…

Когда из королевского шатра появился исполин в черной броне, аквилонское войско уже стояло в полной готовности — длинные, плечом к плечу сомкнутые шеренги пеших копейщиков и всадников, закованных в блестящую сталь. Когда же он вскочил в седло вороного жеребца, с трудом удерживаемого четверкой оруженосцев, войско разразилось восторженным ревом, от которого вздрогнули горы. Рыцари в позолоченных латах, копейщики в кольчугах и шлемах, лучники в кожаных камзолах с длинными луками, зажатыми в левой руке, — все они, потрясая оружием, громовым кличем приветствовали своего воинственного короля.

Войско на другом берегу тем временем не спеша спускалось по отлогому склону к реке. Пряди утреннего тумана завивались вокруг копыт, и мерцала сквозь туман стальная броня.

Аквилонское войско так же не спеша двинулось навстречу врагу. Размеренный шаг покрытых панцирями коней сотрясал землю. Утренний ветер расправлял шелковые складки знамен; длинные пики щетинились, словно густой лес; пестрели флажки, развевавшиеся у наконечников.

Королевский шатер осталось охранять лишь несколько суровых воинов, закаленных битвами и умевших держать язык за зубами. Остался с Конаном и юный оруженосец: он стоял у двери, выглядывая наружу сквозь узкую щелку. Кроме нескольких посвященных, о том, что на громадном жеребце во главе полков скакал вовсе не Конан, во всем многотысячном войске не ведала ни одна живая душа.

Силы аквилонцев были выстроены в обычном для них порядке. В середине помещался ударный кулак — тяжеловооруженные рыцари, по бокам двигались конные латники, усиленные копейщиками и стрелками. Стрелками в аквилонской армии были боссонцы из западных провинций страны — невысокие крепкие люди в кожаных куртках и железных шлемах.

Немедийцы двигались подобным же строем. Два войска приближались к реке, постепенно выдвигая фланги вперед. В центре аквилонского войска, над головой рослого всадника, закованного в вороненую сталь, трепетало и билось королевское знамя — золотые львы на черном поле.

Сам же король Конан стонал от душевной муки на постели в своем шатре, и языческие проклятия сыпались с его языка.

— Войска сходятся, государь, — глядя в щелку, рассказывал ему оруженосец. — Слышишь, трубы гремят? Восходящее солнце слепит мне глаза, отражаясь от шлемов и наконечников копий… Река кажется алой, и, видит небо, ей в самом деле суждено покраснеть еще до вечера!.. Вот вступили на берег… тучи жалящих стрел закрывают солнце, государь! Отлично, лучники! Верх за боссонцами! Слышишь, как кричат?

И действительно, перекрывая рев труб и лязг доспехов, издалека долетел слитный грозный крик, с которым боссонцы одновременно натягивали и спускали тетивы.

— Их арбалетчики пытаются отвлечь наших стрелков и прикрыть своих рыцарей, ибо те уже въезжают в реку, — продолжал оруженосец. — Берега здесь отлогие; я вижу, как боевые кони ломятся сквозь кусты… Клянусь Митрой, наши стрелы не