– Услышать от кого-то, что он снова начал читать, – всегда хорошая новость.

– Вы когда-нибудь чувствовали, что роман засасывает вас, что вы тонете в словах писателя?

– Да, со мной такое бывало. У классиков есть места, которые вспыхивают, как молнии, и уносят тебя с собой. Сложно описать это словами. В этом есть что-то мистическое, волшебное. Великие писатели – сверхъестественные существа. Они имеют власть воздействовать на наше сознание. Но какая книга украла вашу душу?

– Я с огромным удовольствием открыла для себя романы Мопассана. Я читала их Яну, и мы провели это время очень приятно. Этого с нами не было уже много лет.

– Вы читали «Милого друга»?

– Да! Жорж Дюруа – забавный человек. Мужчина, лишенный смелости, который напомнил мне моего мужа.

Анна чувствовала, что стала свободной. Она улыбалась мне. Здороваясь, я пожал ей руку и заметил, что она не была, как обычно, покрыта потом. Ладони Анны были липкими, но этот раз стал исключением. Они были мягкими и приятными – признак того, что мать Яна становилась довольной женщиной. Она уже не была главной жертвой своего сына.

– Значит, Яну понравилось то, что вы читали? Я не подумал о Мопассане. А был бы должен подумать!

– Я сказала это не для того, чтобы кого-нибудь упрекать. Вы нам очень помогли. Теперь мне кажется, что мы с Яном можем двигаться дальше вместе.

– Я очень рад за вас. Терапевт всегда желает, чтобы его пациентам стало лучше, иначе он шарлатан! Значит, вы желаете прекратить наше сотрудничество?

– Совершенно верно. Я приготовила вам счет. Проверьте, нет ли ошибок.

– Я верю вам, Анна.

Я был разочарован: мне хотелось довести сотрудничество до конца и, если возможно, самому решить, когда наступит этот конец. Анна увольняла меня вежливо, потому что родители хорошо ее воспитали. Она уважала других при любых обстоятельствах. Но она меня увольняла. Я не сомневался, что мне было бы приятней, если бы меня прогнали с порога. Если бы Анна оставила дверь закрытой на цепочку, высунула в щель только кончик носа и заявила: «Возвращайтесь домой: вы нам больше не нужны. Вот ваш чек, держите!» И бросила бы мне чек на землю. По крайней мере, я бы ушел быстро и не должен был садиться. Я хотел сказать Анне, что моя работа начала приносить результаты, и не нужно прекращать ее так рано, но говорить было бы бесполезно. Решение уже принято. Пришлось ждать вундеркинда, который больше не хотел меня, и говорить о литературе с его матерью, которая тоже меня не хотела.

Мопассан! Писатель, попавший в психбольницу, сумасшедший! Писатель, чей грубый отец бил его мать! Знала ли об этом Анна? Мопассан. Писатель, которого подтачивало безумие! Может быть, однажды Ян станет писать: способности для этого у него есть.

– Вы не должны бы доверять людям. В наше время доверие – устаревшее чувство. Много лет я доверяла мужчине, который меня обманывал. Я ставила его на пьедестал. Я считала его образцовым отцом, идеальным мужем. Считала тем, кто дарит жене цветы в воскресенье, кто гуляет со своим ребенком в сквере, а у матерей при виде этого текут слюнки: «Вот это папа! Он занимается со своим ребенком, играет с ним, а мой муж бы этого не сделал». Я вам говорю – образец! И этот образец вел двойную жизнь и едва не стал причиной смерти своего сына.

– Я лишь частично согласен с вашем мнением. Но вы прошли через очень тяжелые испытания, которые я, конечно, не могу понять. Я не всем доверяю, но вам – да. Мне кажется, что возникшие между нами отношения основаны как раз на доверии. Вы на самом деле думаете, что Ян придет к нам? Мы ждем его уже давно.

Мне очень хотелось убежать отсюда, выпрыгнуть в первое окно, которое попадется на пути: дверь была слишком далеко. Я был бы рад уйти незаметно, но чувствовал себя так плохо, что слово «незаметный» казалось слишком слабым. Я хотел бы стать невидимым, как Улисс у Калипсо. Исчезнуть в пелене тумана. Оглядевшись, я заметил белую скатерть, но не осмелился ею завладеть. Все равно она бы не сделала меня невидимым, разве что смешным.

– Он обещал мне это. Он знает, что вы здесь, он придет.

Ян любил заставлять других ждать его. Он знал, что мать и Алекс разговаривали до его прихода. Это привилегия того, кто рождает в других желание – и раздражение тоже.

Однажды он подсчитал, сколько часов его мать потеряла, ожидая его.

Итак, один час в день. В неделе семь дней, в месяце четыре недели, в году двенадцать месяцев. Прошло десять лет.

Значит, 3360 часов за десять лет. Она ждала Яна 3360 часов – в кресле, в коридоре, за дверью. Божественная пытка, творцом которой был он. Гордость от того, что можешь заставить другого ждать, ощущение своего могущества. Кто заставляет ждать, тот, без сомнения, командует. Врач заставляет вас ждать два часа, когда у вас жар, когда ваше тело ноет, когда вас тошнит. И вы молча сидите среди других страдальцев. Вы покорны потому, что врач пропишет вам лекарства и покой и вам станет легче. Надо ждать.

Банкир, который даст вам деньги на покупку дома, заставит вас ждать в приемной своего агентства. А у вас дрожат ноги, потому что он красив, этот дом. Банкир говорит по телефону, надо ждать. Вы догадываетесь об этом потому, что слышите через тонкую дверь, как он громко говорит с собеседником. Надо ждать и молчать. Тсс!

Анна жила, погруженная в ожидание, как в ванну, а сын держал ее в этой ванне. Ян был Фетидой, Анна – Ахиллом. Перевернутый миф в центре Парижа.

Ян знал, что должен написать несколько строк Алексу – объяснить, что прекращает с ним встречаться, несмотря на то что их встречи помогли ему сделать маленький шаг вперед в отношениях с людьми. В конечном счете библиотерапия его разочаровала. Он рассчитывал на молниеносное озарение, на откровение, а встретил симпатичного молодого мужчину, увлеченного литературой. И только. По крайней мере, именно так решили считать он и его мать. В глубине души Ян спрашивал себя, верна ли эта оценка. Все решения, которые он и мать принимали вместе, часто приводили к неудачам. Все попытки восстановления, которые хотела его мать, оказались на свалке его существования. Уверенность, что успеха не будет, возникавшая еще до попытки, сводила к нулю все эксперименты.

Ян знал, что его мать с самого начала боялась Алекса. Ей Алекс с его книгами казался опасным. Она предпочла бы человека равнодушного. Такого, которому в конечном счете была бы не интересна болезнь ее сына, но который не пытался бы вырвать Яна из объятий матери. Такого терапевта, как те, которых они уже видели, – классического, без книг.

Ян решил сочинить текст со ссылками на литературу: это понравится Алексу. Читателю всегда надо льстить, писать то, что он хочет прочитать: надо дать ему почувствовать, что он тоже существует. И хотел закончить текст завершающими фразами «Цветов зла», которые считал полными тайны и движения:

Эти слова выражали состояние души Яна. Кроме того, он не хотел оставить Алексу о себе плохое воспоминание.