является такой же частью русской политической традиции, как и покорность. Как говорится, «на Руси не всё караси, есть и ерши» - ну или как россияне описывали себя ещё в древности: «Из нас - как из дерева: и икона, и дубина». Во-вторых, надо понимать, что лишения лишениям рознь. Принципиальное значение имеет контекст. Терпимые в обстановке длительной стабильности, лишения начинают восприниматься совсем иначе в условиях, когда на смену последней приходит ощущение катастрофы. Оказавшись в непривычной ситуации, люди начинают пересматривать свои традиционные жизненные установки и перестают мириться с тем, с чем мирились ещё вчера. Крушение привычного порядка заставляет их думать гораздо напряжённее, чем они делают в обычной жизни. В этой ситуации люди начинают делать выводы, которых раньше не делали. Вот, что писал по этому поводу Эрик Хоффер: «Даже бедняки <…>, когда их бедность длится долго, остаются инертными: они считают существующий порядок вещей непреложным. Требуется катаклизм, нашествие, чума или какое-нибудь общественное бедствие, чтобы у них открылись глаза и они поняли, что «вечный порядок» далеко не вечен». Общеизвестно, что восстание Разина и пугачевский мятеж выросли из лишений затянувшихся войн с Польшей и Турцией; революция 1905-го - из позорного поражения в Русско-японской; а февраль и октябрь 1917-го - из ада Первой мировой. Ну и в-третьих, неправда, что у нас «хорошо не жили». Жили. Важны ведь не абсолютные показатели, а динамика и порождённые ею самоощущения. Первая половина путинского правления как раз и характеризовалась ощущением растущего уровня жизни, которое собственно и обеспечило популярность президента. Сейчас ощущение роста уверенно сменилось чувством, что жить становится всё хуже и хуже. И тут надо вспомнить, что именно падение, которому предшествовал рост, является идеальным фоном для революции. Именно завышенные ожидания, сформировавшиеся в период роста, создают ощущение нетерпимости происходящего в момент, когда рост сменяется провалом. Как писал уже упомянутый Хоффер: «Недовольство сильнее всего, пожалуй, тогда <….>, когда человеку начинает казаться возможным полное благополучие». Токвиль говорил, что «ни в один из периодов после революции 1789 года национальное благосостояние Франции не улучшалось так быстро, как это было за 20 лет перед революцией». *** Осенью 1916-го императрица пригласила к себе директора Департамента полиции Васильева, чтобы спросить его о перспективах. Тот сказал: «Революция совершенно невозможна в России. Конечно, есть среди населения определенное нервное напряжение из-за продолжающейся войны и тяжелого бремени, которое она вызвала, но народ доверяет Царю и не думает о восстании». Сказано это было, когда до революции оставалось менее полугода… Тишина не должна обманывать. В этой связи можно вспомнить работы Джорджа Руда - автора, считающегося родоначальником жанра, называемого «history from below» - того самого, которое описывает исторические события через призму их рядовых участников, а не вождей и героев. Так вот, в своей книге, посвящённой европейскому популярному протесту, Руд пишет, что волна выступлений французских крестьян, периодически сотрясавших страну в XVII столетии, в XVIII веке пошла на спад. Локальные бунты, конечно, случались, но требования протестующих становились всё менее радикальными, а сами они были настроены всё менее решительно. Казалось, что страна успокаивается. Закончилось это всё, как известно, Великой французской революцией. Понятие «затишье перед бурей» - оно не только из области синоптики; к политике оно тоже применимо. Если фундаментальные противоречия, толкающие людей в протест, не устранены, значит, в какой-то момент всё взорвется.

  Abbas Gallyamov - НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН... | Facebook

May 31, 2024 12:07

Ёшкин Крот -