глаза, фигурка стройная… подробностей я разглядеть не успел. Она отскочила назад и побледнела, я поспешил ее успокоить:

– Не волнуйтесь так, девушка! Вы кто?

– Дуся… – заморгала глазами незнакомка, и это вышло у нее чертовски мило.

– Я Кирилл Ивановский, начальник штаба Азиатской конной.

Дуся приветливо улыбнулась, открыв ровные белые зубы, и напряжение момента вроде как спало.

– Я знаю! Мне Володя сказал, что вы утром появитесь.

– Володя? Рерих? – Я был немного сбит с толку.

– Да, Рерих. Он разве вам про меня не говорил? Он сказал, что я могу у вас работать. Порядок наводить, еду готовить… Если нужно зашить что-то или оружие почистить… я это тоже умею, – спешила сообщить Дуся о своих полезных навыках и умениях.

Это меня несколько развеселило, и я улыбнулся:

– Это вы самовар разогрели, Дуся?

– Да, чаю хотите? У меня и молоко есть!

– Боже мой, про самовар не спрашиваю уже, а молоко-то вам где удалось раздобыть?

– У меня и сахар есть! – заверила Дуся и, проскочив мимо меня, растворилась во тьме «тронного зала».

Теперь я понял, что приятный запах чистоты исходил не от благовоний и мыла. Так пахла Дуся, уютная и смешливая девушка, в присутствии которой я на миг позабыл о войне, лишениях и тяготах. Спасибо Рериху, удружил.

– Здесь у вас мрачновато. Окна очень узкие, и света мало! – Дуся по-хозяйски обвела помещение взглядом.

Я не чувствовал мрачности до этого момента, но теперь ощутил ее очень отчетливо. Дуся показалась мне лучиком солнца в этом странном темном зале, с пулеметом на постаменте из опрокинутых шкафов. Она о чем-то щебетала, носилась среди ящиков, то наливая чай, то протирая пыль. Теперь уже я рассмотрел все прелести, которыми природа наградила это хрупкое создание. На вид Дусе было не больше двадцати. Маленькая, с аккуратной попкой приятной формы и крупной грудью, возможно казавшейся больше из-за роста. У низкорослых девушек все черты кажутся крупнее. Мне вдруг захотелось ее выебать. Кровь застучала в висках, но я взял себя в руки и, что-то пробурчав про срочные дела, выскочил из штаба наружу, так и не допив свой чай.

Я буквально летел по улицам, не обращая внимания на снежинки, вихрившиеся вокруг. Мне нужно было с кем-то поговорить или чем-то заняться, чтобы отвлечься от наваждения. В мастерских у Лисовского я узнал, что Рерих сейчас на складах. Лисовский что-то оживленно объяснял мне, но я его не слушал.

– Привет, Ивановский! – Рерих встретил меня благодушной улыбкой.

– Здоро́во! У меня в штабе Дуся…

– Хорошая девушка, правда?

– Слишком хорошая, как мне теперь там прикажешь работать?

– Ну она вроде особо не жеманится и не больная. Клингенберг проверял. – Рерих вынул непременную папиросину и, послюнявив, прикурил.

– В смысле «не жеманится»? – Я несколько насторожился, принял от Рериха папиросу и сделал несколько затяжек.

– Ну в том самом. Что ты тут целку-то ломаешь?

– Да я не ломаю… Как-то все это мне не очень понятно. Ты, Володенька, ее ко мне зачем прислал?

– Ха, Володенька! – Рерих начал хохотать. – Если тебе девушка не нравится, я ее у Клингенберга оставлю. Хотя она крови боится, и раненые ее пугают. Думал, у тебя пока перекантуется.

– Да почему у меня-то? – удивился я. – Она кто такая вообще?

– Племянница Семенова. – Рерих указал пальцем в небо и многозначительно поднял вверх глаза.

– Атамана Семенова? – поперхнулся я дымом.

– Ага.

В голове всплывали бессвязные образы, среди которых промелькнуло и миловидное личико Дуси.

– А у вас с ней что-то было, Володенька?

– Да брось ты, Ивановский! Пользуйся благосклонностью судьбы и не задавай нелепых вопросов. Ты ведь не против, чтобы она пока в штабе пожила?

– Да нет, – ответил я неуверенно. – Вообще не против. Пусть живет.

Покурили еще, выпили чая.

– У Тубанова был. Тибетцы у него музыкальные. Мне бы на концерт их заполучить, да он кобенится. Говорит, табаку дай и денег!

– Тубанов плут. Дай ему это. – Рерих протянул небольшой кусочек гашиша, завернутый в промасленную бумагу. – Ну и пообещай, что дашь еще после концерта. Он это дело любит. Хотя деньги любит еще больше.

Я поблагодарил Рериха и, сунув в карман гашиш, спросил:

– С горючим Лисовский не придумал ничего?

– Да есть вариант. Сегодня обсуждали. Но он трудоемкий, если ничего другого не будет, то придется его принимать.

– Керосин?

– Скипидар!

– А что, автомобили на скипидаре работают?

– Да, и довольно неплохо.

– Где нам его достать?

– Только производить. Да ты пока голову не ломай! Надеюсь, что до этого не дойдет. Ну а если дойдет, то мы тут еще на три месяца, не меньше, задержимся. Сбор живицы – это процесс не быстрый. Да еще печь строить придется. Я все же рассчитываю керосина раздобыть, да вот пока не соображу где.

– На радиостанции керосин вроде был. Там же двигатель керосиновый?

– Светлая голова. Смотайся, пожалуйста, на Мафуску, там радисты заступили. Аккуратненько пошарь по сусекам, может, и есть запас керосину бесхозного. А потом сразу сюда! Хитун должен вечерком подъехать, твою барышню заберем и пообедаем у дунган лапшою, а то у меня на сухомятке язва скоро вылезет.

Было неприятно, что Рерих называет Дусю моей барышней. Но вслух я ничего не сказал. Мне вдруг стала противна собственная щетина, вдобавок я несколько дней не мылся. Я смотался на Мафуску, свободного керосину там, конечно, не оказалось.

Вернувшись на склады, я узнал, что Рерих был отослан с какими-то поручениями из города. Ужин с лапшой откладывался на неопределенный срок. На складах я получил свежую гимнастерку, новые брюки, теплую монгольскую шапку из овчины, две пары шерстяных носков, полотенце, а также брезентовый вещевой мешок, куда и сложил обновки. Мне выдали офицерское жалованье, и я был этому рад. В городе нашел цирюльника-китайца. Он позволил помыться у себя в заведении, вскипятив немного воды, а после чисто обрил мне голову и лицо, побрызгал одеколоном. Грязную одежду я выкидывать не стал, сложил в вещевой мешок. Чувствовал себя свежо. Поздно вечером вернулся в штаб. Там было светло и уютно. В центре «тронного зала» над пулеметом была закреплена большая керосиновая лампа, дававшая много света. На столе я обнаружил горячий самовар, варенье и приличный запас восковых свечей. Дуси видно не было, наверное, легла спать в одной из комнаток штаба. Я выпил чая, с удовольствием поел варенья. Неожиданно вспомнил о том, что переданный Рерихом для Тубанова гашиш находится в кармане грязной гимнастерки. Хорошо, что я ее не выкинул. Возник соблазн покурить на сон гашишу, но не было табака и папирос. Я запер штаб изнутри, погасил лампу и, взяв в руки