Чтение получилось занимательным. Во-первых, стала понятна наглость немцев. Они оказались «мальчиками» Гейдриха, а эти скромностью никогда не страдали! Во-вторых, стала ясна их цель — я. Вернее, информация в моей голове. Весь сыр-бор загорелся из-за того, что под Волновахой в плен к немцам попал раненый сотрудник НКВД, охранявший меня (естественно, негласно). Все бы ничего, но попал он в руки СД, и те смогли получить от него информацию. Какую и в каких количествах, пленный не знает. Знает только следующее: уничтоженную группу направили в Москву с заданием попытаться захватить меня. Эти идиоты были уверены, что я являюсь доверенным лицом товарища Сталина и товарища Берия одновременно, при этом занимаю немалый пост в секретной службе Сталина. Опознанный предатель был включен в группу как единственный человек, способный меня узнать, и, судя по всему, узнали о нем при захвате Волновахи. А эта мразь сразу побежала служить гансам. После подготовительных мероприятий — изучения возможных мест операции — они решились на захват у меня дома, назначив 17 мая датой операции. В результате немцы допустили ошибку, даже не ошибку, а… даже не знаю, как назвать эту череду совпадений. В соседнюю квартиру заехал к родителям сослуживца сотрудник НКВД из Мурманска. Тоже старший лейтенант, чем-то похож на меня внешне и моего телосложения. Один из наблюдателей ошибся, и немцы пошли на захват. Когда ошибка стала ясна, было уже поздно! Поэтому решили увести с собой Олесю, предполагая, что от нее тоже получат немало необходимой информации, тем более что она тоже сотрудник ГБ. Оставшиеся на подстраховке увидели подъехавших Зильбермана и Орлова. Зильберман узнал деятеля из Волновахи и чем-то выдал себя, вот и изрешетили их. Толком проверить, насмерть или нет, у немцев времени не было (основная группа уже выходила), вот и остались живы ребята. Ну а дальше все ясно — проверка, стрельба. Дочитав до конца, я отложил листы допроса и задумался. Что-то было неправильным, что-то такое, чего не должно было быть. Но что? Посмотрев на Федотова, я заметил его серьезный взгляд.

— Вижу, тебя тоже кое-что насторожило в протоколе. — Павел Васильевич закурил и продолжил: — Уже понял, что именно? Или подсказать?

Я опять просмотрел показания пленного, и до меня наконец дошло! А откуда они знали адреса? Мой и Яшкин? Вернее, только мой?!

— Понял! Молодец! — Голос Федотова был довольный. Видимо, по моему лицу ему все стало ясно. — Вот и нам стало непонятно, но о-очень интересно — откуда немцы узнали ваши адреса. С адресом Зильбермана понятно — вышли через тебя. Но твой-то адрес они знали изначально! Поэтому сейчас действуем следующим образом. Докуривай, — я осознал, что дымлю как паровоз, только после его слов, — и пойдем к медикам. Будем вспоминать — кому, когда и что.

— Ага. Новая передача на уголовно-правовую тематику — «Кому? За что? И сколько?», — машинально пробормотал я.

— Чего, чего? — заинтересовался Павел Васильевич. — Ты о чем?

Пришлось рассказать эту старую шутку, заодно рассказал и о передаче Ворошилова. И передача, и шутка Федотову понравились. Пока мы шли к подвалу, он все рассуждал на тему использования «мозгового штурма» в нашей работе. А потом мы пришли, и начались очередные мои мучения…

Через три дня «пыток» мы, кажется, нашли место возможной утечки информации. Несколько раз в той командировке с Мехлисом я писал письма Олесе. Могло получиться так, что какие-то из моих писем остались в разрушенном доме, а немцы наверняка проводили осмотр местопребывания нашей группы. Ничего другого мне в голову так и не пришло. На мои высказывания Федотов пожимал плечами и скептически говорил, что все возможно. Но мне было видно, что в такой вариант Павел Васильевич просто не верит, а больше никаких идей не было. Во всяком случае, не было у меня. Несмотря на все старания врачей, мы так и не нашли никого из моего прошлого, кому я мог сообщить свой адрес. А рассуждать о предателе в аппарате было просто глупо. Тогда бы немцам не пришлось вычислять адреса людей, с которыми я контактирую в Москве. Но самое интересное было то, что Федотов остался доволен! Не знаю чем, но он прямо излучал положительные эмоции. М-да. Чего-то я явно не понимаю! Ну и фиг с ними, с этими непонятками! Посчитают нужным — все сами скажут! А я лучше уйду отсюда. Наконец-то я мог вернуться к работе, а не смотреть в добрые глаза врачей и ребят Федотова.

А работы стало много! Помимо основных бумаг, которыми меня загрузили по самое «не могу», довольный Мартынов притащил копии протоколов допроса лже-Минаева, заявив: «Подумай, на что, с твоей точки зрения, нужно обратить особое внимание наших специалистов». Если честно, то было очень интересно читать про человека, как и я, сменившего тело. «Попаданцем» оказался Андрей Викторович Максимов, 1960 года рождения, русский. Максимов оказался интересным типом. Инженер по холодильному оборудованию, последние годы работавший в ЦНТИ (центре научно-технической информации) на Урале, в Екатеринбурге. По убеждениям — яростный демократ и антикоммунист. Первые две страницы были заполнены откровенным бредом, который так любят писать «прозападно» настроенные демократические издания (самое смешное, что других и нет среди демократических изданий, вернее, не было в 90-х и 2000-х), а потом пошла вменяемая речь, а не лозунги о «кровавых палачах и душителях свободы». Видимо, Соколову надоело все это слушать, и он объяснил Максимову «политику партии». Подействовало! Дальше пошла серьезная беседа, давшая много пищи для размышлений.

Первое, что мне бросилось в глаза, — схожесть ситуации, благодаря которой он попал в это время — автомобильная катастрофа. И, как ни странно, произошла она тоже в Сибири, только не у Енисея, а на Байкале, куда Максимов приехал отдыхать. Второе, и, пожалуй, главное, — это «начинка» Максимова, его знания. А вот с этим было очень хорошо! Несмотря на то что работал не по специальности, знания у него были очень немаленькими. Это касалось и техники, и истории. Работая со справочниками и брошюрами, которые выпускает ЦНТИ, Максимов должен быть настоящим кладом для «мозговедов»! Не менее интересно было узнать о планах Максимова. Оказывается, что когда он понял, что именно с ним произошло, то в первый момент запаниковал и этим спас себя. Его поведение было очень похожим на поведение Минаева до «вселения» Максимова, а успокоившись и все осознав, стал спокойно изучать обстановку, планируя свои дальнейшие действия. Мы должны быть очень благодарны Кабанову, проявившему бдительность, потому что на 20 мая Максимов назначил свое исчезновение из госпиталя. В дальнейших его планах было выбраться из СССР в Штаты. Объясняя свои планы, Максимов заметил, что Советский Союз и так победит в этой войне, а он хочет просто нормально пожить, заработав на своих знаниях. Америку он выбрал тоже не из особой любви. Просто он посчитал, что послевоенная Англия — не то место, где бы ему было комфортно, Штаты подходят гораздо лучше. То, что своими знаниями он мог принести огромную пользу своей Родине, его не волновало. Как и не волновало то, что его знания могли сохранить немало жизней наших граждан.

Читая обо всем этом, я испытывал чувство легкой брезгливости. Я никогда не испытывал особого пиетета к КПСС, особенно к той, в какую она превратилась в конце 80-х годов. Но, оказавшись в этом времени, у меня и мысли не возникло поступить не так, как я действовал. Помочь своей стране победить, спасти хоть немного наших людей, а не забиться подальше и жить в свое удовольствие, наслаждаясь новым молодым телом, как собирался поступить Максимов. Если бы он решил действовать именно таким образом спонтанно, под влиянием каких-то эмоций, — это одно дело. Я бы его понял. Но он действовал спокойно и обдуманно, поэтому я могу отнестись к нему только как к предателю. Может, я в чем-то не прав, но по-другому отнестись к нему не могу.