– Ты прав, дружище, нечего здесь засиживаться. – Александра подхватила голубую папку и сунула за пазуху. Ухватившись за подпругу, раз уж ни седла, ни стремян не имелось, она взобралась Делиру на спину, вцепилась в вожжи и легла на шею. – Давай, миленький, увози нас от этого чудища поскорее!

Больше ничего не потребовалось – горизонт позади них взорвался алым, словно от разрыва гигантской гранаты. Чувствуя жар и сотрясение воздуха, Делир сорвался в галоп. Летел он по-птичьи, едва касаясь копытами земли, обгоняя пламя, что извергнулось следом. Языки огня лизнули, подпалили пятки, обдали запахом паленых волос, но не превратили в пепел. Александра знала – никакая погоня ей более не страшна: теперь, с верным другом и отцовской саблей, она непобедима. Делир помчался еще быстрее.

Сколько они неслись, было неясно, но дышать скоро стало легче. Стоило проехать еще немного, и ветер стал не нагревать, а охлаждать щеки, сухая корка земли сменилась тяжелой серой пылью, небо потемнело, из багрянца стало свинцово-черным, кое-где в прорывах туч заблестели звезды.

Александра мало что видела в темноте, Делир сам выбирал дорогу. Он сворачивал в одном ему ведомом направлении, перепрыгивал одному ему видимые преграды, делом Александры было лишь крепче держаться за его шею. Но долго выдержать такую скачку не получилось. Опасность отступила, а с нею и отсрочка от боли. Вспыхнула прожженная кожа, заныли натруженные мышцы, ссаженное горло, пересушенные глаза – все гудело и требовало передышки.

– Погоди, дружище, – взмолилась Александра, немного натягивая подпругу. – Передохнем.

Делир прислушался, зашагал медленнее и остановился. Спрыгнуть не вышло, Александра скорее скатилась с крупа не грациознее мешка репы и некоторое время так и лежала в пыли, дрожа каждым мускулом. Она на мгновение закрыла глаза, но, очевидно, заснула или даже потеряла сознание, потому что очнулась она от того, что щеки ее вдруг коснулись большие бархатные губы.

– Встаю, встаю, – уверила она, тяжело поднимаясь. – Где мы? И куда нам теперь? – спросила она Делира, не надеясь, впрочем, на ответ. А он ответил. Мотнул головой в черноту, и Александра, вглядевшись, увидела вдалеке огни. – Думаешь, нам туда? Не опасно?

Конь фыркнул и переступил: мол, вот и узнаем.

Александра отпила из фляжки и согласно взялась за вожжи:

– И то правда.

* * *

Лагерь соловьев раскинулся на небольшом холме с правой стороны от моста и пах конским потом, порохом и пловом. Александра насчитала с три десятка костров, дюжину больших палаток и один огромный шатер в центре. Среди лошадей разглядела и изящных тонконогих, похожих на черкесских, и бурых донских, будто выкраденных из-под заезжих казаков, и кощеевых черных – они стояли стреноженные и в намордниках, закрывающих глаза и ноздри.

В дальней части лагеря горели огни, слышались смех и крики, и Александра, оставив Делира в укрытии камней, осторожно обогнула палатки и костры, приближаясь к пятну света. Скоро показалась толпа соловьев: мужчины с пышными бородами и женщины с длинными косами, все вооруженные и раскрасневшиеся от азарта. Они сгрудились у могучего сухого дерева, торчавшего из голой земли, словно великанская рука с обгорелыми пальцами. У черного ствола что-то белело. Александра подобралась ближе и сдавленно охнула. Обнаженный по пояс и крепко привязанный, там стоял Константин. Грудь его зияла резаными ранами, по животу и ногам бежала кровь, голова безвольно опустилась. И все же он дышал – рвано, сипло, сплевывая красным.

– Ну что, похоже? – сказал из толпы низкий хрипловатый голос.

Говоривший вышел вперед, и Александра узнала того самого стрелка, который во время скачки целился в нее, а после едва не был сбит каретой. Правда, теперь, когда лицо его не было прикрыто платком, оказалось, что это молодая, крепко сложенная девушка с широким заветренным лицом и раскосыми, черно-блестящими, словно вишни, глазами. Верхняя губа ее, когда-то рассеченная и неровно сросшаяся, вздергивалась шрамом, словно подцепленная крючком. Одета она была все так же по-военному, в шапку с конским хвостом, кафтан и широкие шаровары, а на груди слева красовалась вышивка желтогрудой птицы с синей головкой. Значит, это и есть глава разбойничьего каганата Синица?

Девушка обернулась на толпу.

– Похоже, говорю?

– Похоже, похоже, – загоготали вокруг.

Стоявший рядом старый соловей дернул жидкой бородой на Константина.

– Похож, – сказал он вкрадчиво, обхватывая локоть Синицы ссохшейся ладонью с почерневшими обрубками вместо пальцев. – Да только, видишь ли, звезды во лбу не хватает…

Синица дернула плечом, сбрасывая его руку, но промолчала. Тот, увидев ее неуверенность, присовокупил:

– Звезды во лбу, как папаше твоему Кощей сделал, помнишь? Вот здесь звезда сияла, помнишь? Три недели на площади висел, скелеты плевались на него, а потом тебе в корзине отправили, помнишь?

– Поднимите ему голову! – скомандовала Синица.

Большой чернобородый соловей ухватил Константина за волосы, поднимая голову, и прежде чем Александра успела что-то сделать или даже подумать, что возможно было сделать, Синица вскинула пистолет. Грохнул выстрел, лоб Константина проломился, тело дернулось и обвисло.

Александра зажала рот, чтобы сдержать крик. На мгновение лагерь затих, будто мертвый. Все, кажется, ждали чего-то – божественного гнева, молнии или наказания с неба, – но ничего не случилось. Уверившись, соловьи разразились заливистым победным свистом, и даже ветки сухого дерева затряслись, присоединяясь к торжеству.

– Еще бы пальцы вырвать, а потом собакам его! – взвыл старик, скрючивая обрубки.

– Тебе, Сыч, лишь бы крови, – досадливо бросила Синица. Она тряхнула головой. – Нет уж, хватит. Пусть тут висит. А мы, – она оглядела толпу, – отмечать пойдем, вино стынет. Разлить всем по чарке!

Соловьи взорвались криками: «Си-ни-ца! Си-ни-ца!» и принялись приплясывать и потрясать ятаганами.

Криво улыбаясь, Синица сунула пистолет за кушак и зашагала к большому шатру. Остальные, все так же крича и улюлюкая, отправились следом. У дерева никого не осталось, лишь светлым пятном виднелось тело Константина, безжизненно обмякшее на веревках. Голова его упала набок, глаза были закрыты.

Александра заморгала, отгоняя бессильную досаду. Вот же звери! Неужели справедливо сыну платить жизнью за жестокость отца? Знали ли они, как ратовал он за Потустороннюю Россию, какие планы хранил в голубой папке? Все еще не в силах отвести взгляд, она с ужасом подумала: а Ягина? Она-то еще жива? Что-то подсказывало, что с ней разделаться соловьям будет не так просто, значит, оставалась надежда.

Александра попробовала отползти, но зацепилась в темноте за корень сухого дерева и сбила колено. Тихо выругавшись, она бросила последний взгляд на Константина – и замерла в сомнении. Что-то едва заметно изменилось. Приглядевшись, она поняла: он смотрел на нее! Да-да, взгляд его из-под едва приоткрытых век, тяжелый и мутный, был устремлен на нее.

– Ваше высочество, –