Этим сравнением штатский тоже очень понравился Леше, и он подумал, что обязательно пойдет служить в НКВД. Но вспомнил, что четыре месяца жил с мамой в Харькове на оккупированной немцами территории. Он погрустнел, но тут же решил, что геройски проявит себя в этой операции, и веселый толстяк в штатском даст ему хорошую рекомендацию. Все в его руках, только бы проклятый палец не подвел.

Но по мере того, как они втроем подходили к закрепленному за ними дому, Леша Просолька стал постепенно отставать сначала от штатского, потом и от Моти Трофимова. Он очень боялся собаки, которая просто бесновалась за невысоким забором. Но штатский словно не слышал этого утробного рычанья. Он только кивнул Моте, тот вскинул винтовку, раздался выстрел и собачий визг, который скоро стих. Тут же по всем дворам затрещали выстрелы и завизжали собаки. Судя по этим звукам, операция происходила почти синхронно в каждом доме аула.

Леша, войдя во двор, первым делом посмотрел на лежащую на снегу собаку и удивился ее маленьким размерам при таком свирепом голосе. Она была так мала, что снег уже засыпал ее мордочку и брюхо. Или они так и были у нее белыми?

– Что уставился, боец? Собак не видел? – прикрикнул на него штатский. – За мной! В случае сопротивления стрелять без предупреждения! Если враг не сдается, его уничтожают.

Это Леша хорошо знал, слышал неоднократно. Собака вот не сдавалась…

В доме уже зажгли свет. В большой комнате стояли рядком несколько человек, как будто перед объективом фотоаппарата, только лица у них были бледные и тревожные. В центре – старик в папахе, с накинутой на плечи буркой. Рядом с ним старуха, совершенно одетая, как будто не спала, а ждала прихода русских. Тут же полная женщина средних лет с грудным ребенком на руках и два мальчика-подростка. А у стены Леша увидел удивительное по красоте черных глаз на мертвенной белизне лицо. Девушку словно нарисовали двумя красками. Но зато как нарисовали!

– По приказу Комитет Обороны Союза Советских социалистических республик вы подлежите немедленному выселению из аула Дойзал-юрт, – громко и уверенно говорил человек в штатском. – С собой можно взять личные вещи и продукты, не более… килограммов.

Просолька не расслышал, сколько им положено килограммов, и чуть не переспросил, но вовремя спохватился.

– На сборы вам отводится тридцать минут и ни секундой больше. Имеющееся в доме оружие попрошу сдать. В случае малейшего сопротивления будет расстреляна вся семья. Все, граждане чеченцы, торопитесь. Или вы меня плохо поняли?

И тут раздался женский крик, за которым последовал детский плач. Потом крики, плачи и проклятья смешались в единый гвалт. Затем опять рассыпались на отдельные голоса. Леше казалось, что повторяется история с карачаевцами, и сейчас у него начнет кружиться голова. Но чеченские мужчины не кричали, как карачаевские. Они вытащили ножи и молча прошли мимо побледневшего Просольки на двор.

В незакрытые за ними двери потянуло холодом, запахло снегом, послышались тревожные голоса домашних животных. Леша догадался, что чеченцы пошли резать скот – сколько успеют за эти недолгие минуты. Мужчины ушли, и он теперь без опаски посмотрел на стройную девушку у стены.

Вдруг та быстро приблизилась к штатскому и, глядя ему прямо в глаза, сказала совсем без акцента:

– Вы не смеете нас трогать! Мой жених – Салман Бейбулатов, разведчик, орденоносец. Он сейчас на фронте, воюет с фашистами. А вы трусливо воюете в тылу с беззащитными женщинами и стариками. Я – комсомолка. Вот вам мой комсомольский билет. Видите, я еще заплатила взносы только за один месяц. У меня, конечно, маленький стаж, но я прекрасно понимаю, что вы поступаете не по-коммунистически, не по-ленински и сталински. Я напишу Сталину, и вас расстреляют как предателей Родины…

Леша Просолька слушал девушку, открыв рот. Он почему-то сразу поверил ей, поверил, что она ни в чем не виновата, что она комсомолка, и что его, Лешу, вместе с человеком в штатском, непременно Сталин расстреляет как предателей Родины. Но человек в штатском только усмехнулся.

– Мы выполняем решение Политбюро ЦК ВКП(б) и Советского Правительства. Вы, как комсомолка, должны быть дисциплинированнее и не разводить пустую демагогию. Где вы были, чеченские комсомольцы, когда ваш народ предавал партию и Родину? Раньше надо было выступать! А потом, девушка, что вы так волнуетесь? Вас что, на расстрел ведут? Вас просто переселяют в другое место на карте нашей необъятной Советской страны…

Леша не мог оторвать свой взгляд от чеченской девушки. Какая смелая и прямая комсомолка! Он бы никогда не посмел, а она посмела и была так прекрасна в этом порыве. Вот такой же была, наверное, Зоя Космодемьянская… Леша совсем запутался. Та же была мужественной и прекрасной перед фашистами, а эта – перед советскими войсками, перед ним – рядовым Просолькой. Он ничего не мог понять сейчас, кроме того, что таких красивых девушек никогда не видел, даже в кино – ни в зале, ни на экране.

– Айшат! – крикнула старуха и что-то еще добавила по-чеченски.

Девушка сразу смутилась, погасли ее глаза, исчезла вызывающая, горделивая осанка, и она побежала завязывать вещи в огромные узлы. Теперь она проворно, казалось, даже весело, носилась по дому, собирая вещи в дорогу. Каждый раз, когда Просолька видел ее появляющуюся то здесь, то там фигурку, он повторял про себя:

– Айшат… Айшат…

* * *

Две недели Джон не находил себе места.

В конце концов решил съездить в Париж и, взяв там напрокат машину, поехать куда-нибудь подальше, хоть до испанской границы. Он никогда не брал машину напрокат и поэтому, обзвонив около пяти агентств, узнал для себя много интересного.

Практически все они работали по одному принципу.

Во-первых, автомобиль заказывается заранее. Менеджерам нужно было точно знать дату приезда Джона в Париж, время, номер рейса, во сколько и где он предполагает взять автомобиль и когда его вернет. Номеров кредитных карт им не требовалось.

Джону объяснили, что подобная форма предварительного заказа удобна в первую очередь для него самого – по приезду в Париж не придется ждать оформления контракта и прочее.

По прибытию на Гар дю-Норд он должен был предъявить:

Права международного образца.

Кредитную карту, причем обязательно на свое имя, так как в агентстве связываются с банком, который подтверждает гарантию платежа. Денежных залогов не просили, а то ребята из фирмы и, особенно опытная в путешествиях автостопом Мэгги, все пугали – мол, придется выписывать чек или давать наличные…

В AVIS кроме этого просили показать обратный билет «Евростара» с фиксированной датой отъезда.

Джон дотошно выяснил все и по поводу тарифов. Если берешь машину на неделю, вступает в действие так называемый дегрессивный тариф. То есть, например в HERTZ за один день с включенным в стоимость пробегом 250 км Джон платил бы 112 евро без НДС, а за неделю 267 евро (за три дня практически столько же, сколько за неделю). Причем, взять машину можно было прямо в аэропорту или на вокзале «Евростара», а вернуть на Опера или где угодно, в любом из агентств, за ту же цену.