я могу сделать, это оплакивать его.

Убийство Титуса не вернет его, но, черт возьми, я бы с удовольствием посмотрела, как он еще немного помучается у кромки воды.

— Удивительно, что все хищники в этом лесу не охотятся за нами, когда ты топаешь, как новорожденный теленок.

Он говорит спереди.

— Не хуже, чем от тебя, пахнущего так, словно ты только что вылез из болота. Я замечаю, как сгибаются его плечи, когда он отводит их назад, и улыбаюсь тому, что, должно быть, вызывает желание придушить меня, но оно быстро исчезает из-за непримиримого гнева, все еще кипящего внутри меня.

— Зачем ты это сделал?

— Сделать что? Атмосфера скуки в его словах действует мне на нервы.

— Убил моего друга.

— Ты утверждала, что не знала его.

— Не прикидывайся дурачком. Ты знаешь, что мне пришлось солгать.

— Тогда ты знаешь, почему мне пришлось его убить.

— А Том? Я полагаю, он был просто дополнительным убийством, прежде чем ты решился на вечерний прыжок со скалы.

— Ты слишком доверяешь человеку, который выдал все твои секреты.

— Он также дал мне нож, который ты приставил к моему горлу.

— Я знаю. Когда он оглядывается через плечо, выражение удивления соответствует его словам.

— Как ты думаешь, кто сказал ему отдать это тебе?

— Как ты узнал, что я планирую сбежать? Том рассказал тебе?

— Нет. И я этого не делал. Он поворачивает направо к дереву, но когда я перелезаю через упавшую ветку, чтобы последовать за ним, он вскидывает руку, останавливая меня.

— Перерыв на ссание.

Раздраженно отступаю на несколько шагов.

— Недержание мочи, что ли?

— Ты можешь снова стать моей целью, если хочешь.

— Иди к черту. Скрестив руки на груди, я прикусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы удержаться от того, чтобы поднять один из камней с земли и ударить им его прямо по голове. Или попытаться, во всяком случае.

— Ты настоящий джентльмен.

Через несколько минут он выходит из-за дерева, застегивая штаны.

— Около полудюжины Рейтеров преследуют нас.

В приступе паники я оглядываю лес, не в силах разглядеть ничего, кроме небольшого ореола света, нарисованного луной.

— Где?

— Несколько сотен футов назад.

— Как … как ты их видишь?

— Я не могу. Я чувствую их запах. И теперь они чувствуют меня.

— Что это значит?

— Они будут знать, что нужно держаться подальше.

Осознание щелкает в моей голове.

— Вот почему Рейтер держался от меня подальше, не так ли? Вот почему ты нассал на меня?

— Ты бы предпочла, чтобы тебя изнасиловали вместо этого?

— Абсолютно нет.

— Да. Вот почему я нассал на тебя.

— Что это? Какая-то сила Альфы ?

— Им не нравится наш запах. Они думают, что мы более крупные хищники.

Альфы — более крупные хищники, по сравнению с выглядящими изможденными Рейтерами.

— Итак… тот Бешенный, к которому меня приставили…. Он думал, что я представляю большую угрозу?

— Вероятно, он до чертиков запутался. Мысль об этом заставляет меня подавить смешок.

Мы продолжаем идти, кажется, часами в тишине, по долинам и вдоль гор, и когда первые лучи света выглядывают из-за горизонта, я, спотыкаясь, иду вперед. Без воды и под тяжестью усталости каждый шаг, который я делаю, кажется рутиной. Как будто каждая нога весит по сто фунтов, а от частого дыхания у меня кружится голова.

— Титус … Я так… устала. У меня подгибаются колени, и твердая земля ударяется о мой подбородок. Вспышка боли, сопровождаемая медным привкусом, говорит мне, что я прикусила язык.

Тьма.

Я чувствую себя невесомой, и мой желудок сжимается от ощущения движения. Твердые поверхности, прижимающиеся ко мне, теплые и влажные, и я открываю глаза, чтобы обнаружить, что мои пальцы прижаты к бронзовой коже.

Дважды моргнув, я отрываюсь от груди Титуса.

— Как долго я спала?

— Пол дня.

Извиваясь в его объятиях, я призываю его опустить меня, пытаясь избавиться от смущения из-за того, что он нес меня часами, осматривая наше окружение, брошенные обломки.

— Что это за место?

— Судя по всему, раньше это был улей. Нам нужно найти воду и что-нибудь поесть.

Оглядевшись, можно увидеть разорванные палатки и полуразрушенные, наполовину сгоревшие здания.

— Я не думаю, что мы найдем здесь воду.

— Там, где есть улей, поблизости есть источник воды.

— Это выглядит заброшенным.

— Вероятно, подвергся налету.

— Мародеры?

Он опускается на колени, роется в коробке с тем, что выглядит как примитивная кухонная утварь — ложки и лопаточки, вырезанные из потрепанного временем дерева, — прежде чем достать изнутри флягу.

— Мародеры забрали бы все припасы.

Я следую за ним в одно из зданий, где под моими ногами хрустят обломки и песок.

— Тогда кто это сделал?

За накренившимся столом он останавливается, уставившись на что-то сверху вниз.

Любопытство толкает меня к нему, и меня приветствуют две скелетообразные фигуры, лежащие на полу, их костлявые руки сжимают друг друга в нездоровом жесте. Растрепанные волосы, разбросанные по их разлагающимся черепам, и изодранные платья, говорят мне, что это могли быть две женщины. Мать и дочь, учитывая разницу в размерах. Или сестры. Черная дыра в их черепах отмечает путь пули.

— Они были убиты. Слова вырываются из меня, когда я изучаю их трупы.

— Да.

— Кто мог сделать такое?

— Вначале Легион забирал только мужчин. Это было до того, как они поняли, насколько полезными будут женщины.

— Легион? Я отступаю назад и хмуро смотрю на него, дерзость его ответа на мгновение приводит меня в замешательство.

— О чем ты говоришь? Легион защищал ульи. Они сражались с мародерами, которые убивали и насиловали.

— Ты ничего не знаешь.

— На самом деле я знаю довольно много. Мой отец был Легионером. Он рассказывал мне истории об охоте на мародеров и Альф.

Держа в руках мягкую игрушку, которую он подобрал из-под обломков, он оглядывается на меня, прежде чем выбросить ее.

— Это так? Тогда, возможно, он забыл рассказать тебе истории о том, как он отрывал детей от их матерей. Как насиловали женщин. Мужчин и мальчиков заставляли участвовать в экспериментах в Калико.

— Больница?

Продолжая рыться в грудах разрушений, он достает пару ботинок, которые он бросает на землю, высыпая песок изнутри, и натягивает их на свои босые ноги.

— Так это называлось в Шолене? Он бросает мне пару туфель посимпатичнее, я полагаю, тех, что принадлежали ныне покойной женщине.

Я не отвечаю ему, пока в голове проносятся все истории, которые мой отец рассказывал мне о своих путешествиях по разным ульям.

— Мой отец…. Он сказал, что они забирали семьи из ульев. Они пытались помочь им. Туфли немного облегающие, когда я их надеваю, но достаточно изношенные, и я подозреваю, что они растянутся.

— Это правда? Тебе следует вернуться и спросить своего отца, что произошло на самом деле.

Скривив рот, я проглатываю вспышку гнева, которая поднимается к моим глазам и обжигает угрозой слез.

— Мой отец мертв. Убит Альфой.

— Тогда, вероятно, кто-то был спасен