вспыхнул, и через несколько минут густые клубы желто-белого дыма, в которых мелькало и исчезало пламя, столбом поднялись в ночное звездное небо. Темная вершина гряды постепенно осветилась заревом.

Пока разгоралось и дымило, дверь избушки содрогалась от ударов. Выбраться оттуда было просто, достаточно было оставить в покое неподдающуюся дверь и перелезть наружу через держащийся на четырех балках еловый настил крыши, но люди в избушке угорели от дыма и ничего не соображали. Высушенные всеми ветрами верхние бревна сруба загорелись первыми, наверху уже гудело пламя, а внизу еще плавал клубами удушающий дым сырого прогнившего дерева. Пробираясь через щели, дым изнутри иногда вспыхивал огнем, и тогда редкие деревья возле избушки выступали из темноты и на мгновение озарялись красноватым светом. Вместе с ударами в дверь, укрепленную тонкими березовыми бревнами, на которых уже горела кора, из сруба слышались крики о помощи, но дверь так и оставалась забитой тремя заостренными клиньями, которые никто не спешил вытащить.

Проведшему целый день в лагере верующих Алексею в эту ночь так и не удалось выспаться. Казалось, не прошло и минуты, как он вернулся в свой шалаш, потрепал по голове Саньку и без сил прилег на лежак, сразу провалившись в черную бездонную яму без пространства и времени, как кто-то уже тряс его за плечо. Затем где-то далеко-далеко, может быть на самом краю вселенной, кто-то назвал его по имени. Уже осознавая, что тряска и звуки пришли к нему из реального мира, куда ему нужно срочно вернуться, Алексей дернулся и резко открыл глаза.

Сквозь прорехи еловых стен шалаша мерцало красным. Прямо возле него, нагнувшись, стоял монах Досифей, рядом в полумраке белело лицо испуганной Веры, дальше виднелась поднятая голова актрисы. И только Санька продолжал крепко спать, накрытый по макушку своим полушубком.

— Простите меня, ради Бога, но мне больше не к кому обратиться. Вы здесь единственный врач, — тихо попросил монах, заметив, что мутный со сна взгляд Измайлова стал становиться осмысленным. — Там один человек ранен. Мне бы очень хотелось, чтобы вы ему помогли. Пойдемте со мной, пожалуйста.

— Леша, я с тобой! — мгновенно сказала Вера и, не дожидаясь возражений мужа, решительно поднялась с лежака, шаря руками вокруг в поисках шарфа. За годы супружеской жизни Алексей научился распознавать, когда с женой можно спорить, а когда нет, и стал молча собираться, даже не пытаясь ее отговорить. Почему-то Вера еще с эшелона полностью доверяла монаху. Через минуту они втроем вышли из шалаша и, в полной темноте натыкаясь на невидимые деревья и кусты, последовали за Досифеем, направляясь к вершине возвышенности.

Пахло дымом и речной сыростью, приближающееся зарево освещало только стоящие рядом стволы деревьев, все остальное было погружено во мрак. В тот самый момент, когда Алексей твердо решил остановиться и узнать, что происходит, столб дыма впереди вновь полыхнул огнем, что-то затрещало, и все вокруг — и валуны, и низкие сосны — озарилось вспышкой красного света.

Затем снова потемнело, но Измайлов с каким-то обостренным вниманием успел заметить возле горящей избушки неподвижное тело кряжистого уголовника. Рядом с его головой валялся блестящий от черной крови камень. Дальше, наблюдая за пожаром, стояли какие-то поселенцы, а чуть в стороне от огня и дыма, зачем-то постоянно облизывая губы и держась за бок, согнувшись, сидел бледный, как полотно, Иван, скуластый упрямый парень, с которым они хоронили священника.

«Отомстил… Неужели они все уже мертвы?» — успел подумать Алексей и, еще не зная, что ему сейчас нужно сделать, шагнул к горящему срубу, где, как в ловушке, сейчас находились блатные. Словно отвечая на его мысли, оттуда сразу разнесся дикий крик. Затем пламя вспыхнуло, уходя на несколько метров вверх, снова затрещало, горящая еловая крыша и жерди рухнули, поднимая сноп искр, и прямо из огня, все-таки выбив заклиненную дверь, задыхаясь и закрываясь руками, выскочили сразу два человека. Один из них, похожий на Леву Резаного, почерневший и страшный, словно ослепнув от дыма, не разбирая дороги, согнувшись, с хрипом побежал куда-то в темноту. Второй, выбежав, тут же упал на колени и покатился по земле. Одежда на нем горела.

Дальнейшие события воспринимались отдельными фрагментами. Иван мгновенно вскочил, вытащил из пламени тяжелый горящий сук и, припадая на одну ногу, тяжело побежал вслед за Левой. В свете пожарища Алексей успел заметить, что одна щека его была порезана, а руки и рукава ватника густо забрызганы кровью. В низких соснах затрещали ветки, кто-то закричал, затем в темноте по дуге замелькал горящий сук, и послышались звуки глухих ударов. В тот же момент из стены огня прямо на Алексея выскочил еще кто-то и, крича от боли и страха, весь объятый пламенем, побежал в сторону кустарника. В соснах затрещало, видно Иван, бросив добивать первого, кинулся к нему.

«Значит, он дверь распорками заклинил, а сверху пуки сухого камыша накидал. Чтобы им было труднее выбраться…» — как во сне думал Алексей, не в силах оторвать взгляд от жарко полыхающего кострища на месте рухнувших стен избушки. «Остальные, наверное, угорели… Что дверь, они сразу должны были ее выбить, или через крышу полезть, раскидав горящие еловые лапы. Но, видно, спали так крепко, что угорели, и уже ничего не соображали». Перед его глазами на миг мелькнуло хищное лицо Козыря. «Ну вот, Витя, все и решилось…» — беззвучно шепнул Измайлов, словно поставил восклицательный знак в их недолгом знакомстве. «Не отпустили тебя из долины те, кого ты убил…».

Пахло паленым человеческим мясом, со стороны кустарника доносились крики и звуки ударов. Безучастно, словно все происходит не с ним, Алексей медленно подошел к потухшему костру и в свете пламени посмотрел на размозженную камнем голову кряжистого. Он уже не дергался. «Убить с первого раза не удалось»… — подумал Измайлов, восстанавливая цепочку событий, и сразу увидел лежащий в лишайнике окровавленный нож. Затем он зачем-то обернулся, и только сейчас заметил, что за его спиной неподвижно стоит Вера и, как зачарованная, пристально смотрит на догорающее пламя. В ее застывших глазах отражались отблески огня, а выражение лица было каким-то странным, искаженным, словно она радовалась и одновременно боялась за свою радость. Рядом с ней стоял очень серьезный монах и тоже неподвижно смотрел на пожарище.

Прошла вечность, прежде чем из темноты, пошатываясь, вышел Иван. Тяжело дыша и неустанно облизывая побелевшие губы, он молча присел на валун и прикрыл глаза. На его щеке темнел глубокий порез, шея и воротник ватника были залиты кровью, но Алексей, не обращая внимания на эту рану, сразу посмотрел на его