— Хотите, я схожу за билетами? — предложил он. — У меня есть удостоверение, которое иногда помогает, а?

— У меня тоже неплохое удостоверение, — усмехнулся Касьянин и показал следователю запрессованную в целлофан картонку с трехцветным российским флагом и крупными буквами «Пресс-центр МВД».

— О! — восхитился Анфилогов. — Такого и у меня нет. Наверное, и к министру можете пройти?

— Могу.

— А я не могу. И не жалею. Поскольку нет в этом никакой надобности. Самое большое, что может сделать министр, — не мешать. Но и этого у них не всегда дождешься.

— Вернусь через десять минут, — сказал Касьянин и, бросив за собой дверцу, быстро зашагал к зданию вокзала.

Касьянин хорошо помнил совсем недавние времена, это было всего несколько лет назад, до наступления счастливых демократических перемен, которые ныне проклинают все, когда Курский вокзал был переполнен в любое время года. И в снежные зимы, и в знойные месяцы ехали, неслись, стремились старики и старушки к своим внукам и правнукам, с рюкзаками и гитарами отправлялись на край света студенческие отряды, ехали упитанные командированные с раздутыми портфелями, тощие интеллигенты за южными впечатлениями, ехали к морям, которых было так много, ехали в горы, которых тоже было не счесть, ехали в скалы и пустыни, ехали к целебным источникам, к винным погребам, ехали просто к родне, которой было много, так много...

И вдруг все оборвалось.

Ушли куда-то за горизонты моря, горы, пустыни да и родня вдруг стала недоступной, иссякли погреба перевелась рыба в речных заводях. Отшатнулись страны и народы. А красномордый президент с зычным голосом и злобным оскалом, кокетливо играя спинным хребтом, все обещает подумать, не остаться ли ему еще на один срок, не добить ли то, что осталось...

Касьянин прошел по пустому гулкому залу. В разных концах его стояли кавказские личности и не то продавали, не то выдуривали у людей то, что у них еще осталось. Голодной стайкой прошли венгерские цыганки, предлагали куртки, лифчики, женские прокладки. Сонно и угрожающе поглядывая вокруг, прошли навстречу угрюмые качки с литыми шеями и вислыми животами.

А зал, громадный гранитный зал был пуст и гулок.

Билет Касьянин взял без всяких трудностей, поскольку у касс, к которым совсем недавно невозможно было пробиться, он был единственным покупателем.

— Два купейных, — сказал он, наклонившись к дырке в стекле стойки.

— Пожалуйста.

— На сегодняшний поезд.

— Давайте деньги.

— Если можно, на нижние полки, — совсем обнаглел Касьянин.

— Я же вам говорю — давайте деньги.

— Только, пожалуйста, в середине вагона, а то, знаете, по ночам двери хлопают...

— Да вы вообще будете ехать вдвоем на весь вагон! — не выдержала кассирша.

— Занимайте хоть каждый по целому купе.

Господи! — ужаснулся Касьянин. На какие только ухищрения не приходилось идти, чтобы достать хотя бы плацкартный на верхней полке! Звонки из редакции, бронирование, подарки кассиршам, специальные кассы для блатных, кассы в зданиях самих редакций, которые обслуживали только журналистов, только командированных, только своих и никого больше.

Сунув билеты в карман пиджака, Касьянин окинул взглядом громадный зал вокзала. Да, этого новые властители добились — билет можно купить без всяких помех в любое время, на любой поезд. Но куда исчезли желающие отправиться в путь, куда они все подевались, почему пропало у них желание вообще ехать куда-либо? Не до того стало, не до путешествий, не до поездов, не до радостных встреч в винных погребах с друзьями и подругами в кабачках Ялты и Одессы, в шашлычных Пицунды и Лагодехи, в горах Дербента и Пасанаури.

Другая жизнь пришла, другая страна получилась.

— Все в порядке? — спросил Анфилогов, распахивая дверцу.

— Оказывается, я вообще мог закупить целый вагон.

— С билетами стало проще, — откликнулся Ан-филогов, не придавая своим словам никакого значения. — Я провожу вас.

— Стоит ли?

— Провожу. Я должен быть уверен, что отъезд состоялся без приключений.

Снова взяв самую большую сумку, Анфилогов захлопнул багажник и решительно направился к вокзалу. Касьянин и Марина со Степаном потянулись следом. Вокзал был пыльным и разогретым на солнце, крикливые тетки предлагали горячие чебуреки, избитые друг дружкой бомжи слонялись вроде бы бесцельно, но на самом деле зорко высматривали, чего бы стащить, у кого попросить пятерку на опохмелку, а кого просто припугнуть непотребным своим видом. В Анфилогове они сразу чувствовали что-то опасное, заставляющее их вжиматься в стены, в углы, в ниши.

Поезд отходил с третьего пути и уже стоял у платформы. На перроне суетились редкие пассажиры, провожающие, сидели на своих тачках разморенные жарой носильщики. Тут же в киоске Касьянин купил две бутылки воды, большую пачку печенья и запрессованную в целлофан колбасу.

— Остальное купите в дороге, — сказал он Марине.

— Что ж нам, выбегать на каждой остановке?

— На каждой не стоит, а вот через одну выбегайте обязательно, — ответил Касьянин, не глядя на жену.

— И что же нам покупать?

— Все, что предлагают, — мутное пиво, поддельную водку, пирожки с гнилым салом, — его раздражало постоянное недовольство Марины, ее неугасающее желание все обострить, довести до легкого скандала. И он нашел надежный способ защиты — поддерживал все ее идиотские предположения и сомнения. Поддерживал, подхватывал и доводил до полной дурости. И заметил — действовало. Марина тут же обиженно замолкала, как бы убедившись в худших своих догадках.

Поезд отошел точно по расписанию, и Касьянин, взглянув на часы, облегченно перевел дух — наконец-то он может поступать по собственному разумению.

Что бы ни произошло с Касьяниным, какие бы неприятности ни свалились на его голову, никто не освобождал его от обязанностей в редакции. Этим журналистика отличается от всех прочих специальностей, существующих на белом свете. Ты вроде бы свободен, можешь и выпить в рабочее время, можешь даже напиться, начальство не будет долго гневаться, если прогуляешь денек-второй-третий, но наступает момент, когда ты, невзирая на землетрясение, разрушившее твой город, на женщину, которая разочаровалась в тебе так неожиданно, что ты готов голову в петлю сунуть, невзирая на расстрел президентом собственного парламента... Ты должен к десяти ноль-ноль положить на стол двести строк, которые можно тут же нести в типографию и отливать в металле. Даже если у тебя на эти строчки есть всего полчаса, всего десять минут или же нет времени совершенно. Тогда ты должен сам отправиться в типографию и продиктовать наборщику строки, которые на твоих глазах опять же отливаются в металле.

И сегодня, в это утро, отправив жену и сына подальше от убийц, которые начали охоту за ним, распрощавшись с зубастым следователем Анфилоговым, Касьянин пришел в редакцию и сел за свой стол, чтобы через час сдать подборку криминальных материалов. Для начала он описал нападение на собственную квартиру, указав свою фамилию и место работы, зная прекрасно, что гласность может кое-кого остановить от решений отчаянных и злых. «Стреляй в глазок — попадешь в глаз», — написал он заголовок.