Сквозь марево в голове, слышу чьи-то тихие нежные стоны… И вообще не понимаю, что это делаю Я.

Что я ЗВУЧУ.

И только когда Темирхан отрывается от моих измученных губ и смотрит жарко и внимательно, приходит осознание.

Я СТОНАЛА.

Я ЗВУЧАЛА.

Глаза распахиваются широко, я лежу с раскрытым ртом, не в силах поверить в происходящее.

А Темирхан тихо шепчет прямо в губы:

— Какой красивый голос, русалочка… А спорим, что ты сейчас еще так сделаешь?

И, пока я пытаюсь прийти в себя от шока, резко сдергивает с меня брюки…

У моей русалки самый сладкий голос на свете. Верней, голоса-то я еще не слышал, но стонет она сладко. Настолько заводяще, что я, и без того державший себя в ежовых рукавицах, чтоб не сорваться и не навредить, сейчас вынужден к ним ток подключить. А то как-то иголки уже не кажутся достаточно серьезным сдерживающим фактором.

Они и раньше не особо спасали, конечно…

Вид русалочки, маленькой такой, рыженькой козочки, в интерьерах моего логова будят настолько неконтролируемые собственнические инстинкты, что только мое умение сдерживаться, выработанное годами постоянных тренировок, спасает ситуацию.

Вообще у меня, по отцовской линии, ярко обозначен инстинкт завоевателя и собирателя. То есть, я люблю добиваться своего, а потом это свое утаскивать в берлогу. И прятать так, чтоб никто не мог забрать. У меня и без того-то хер чего заберешь, а тут еще и это…

Правда, раньше это женщин не касалось.

Отец говорил, что всему свое время. Я ему не то, чтоб верил, но слушал. Он тоже до поры до времени тем еще котом-гуленой был. Тимурка определенно в него в этом. Я все же поспокойней.

Блуждание по чужим койкам у отца завершилось, когда в каком-то далеком селе он, весь из себя герой в военной форме, пришел на танцплощадку и увидел большеглазую девчонку с косой ниже пояса. По его рассказу, только в глаза посмотрел и сразу понял — эта девочка будет его женой.

Собственно, после этого маме оставалось только смириться и получить удовольствие.

У нее на тот момент, кажется, даже жених имелся…

Отца мало беспокоили незначительные детали.

Тем более, что их можно было оперативно решить. Чем он и занялся.

В итоге из деревни он уезжал женатым. А мама — уже со мной в животе.

Тимурка на этой истории, всегда повторявшейся на совместных праздничных застольях, фыркал. А отец говорил, что придет его время. Наше время.

Тимурка указывал на мой неудавшийся брак и на своих баб и говорил, что на нас природа отдохнула. Да и такую, как мама, теперь днем с огнем. А не такую — нахрен надо.

Отец только усмехался.

Сабрину он изначально не принимал, считая пустоголовой куклой, и, в принципе, оказался прав.

Потому и считал, что первый блин комом и все такое.

Я не разубеждал, но про себя давно решил, что самая верная моя баба — это моя работа. Мой холдинг. Самая благодарная. Та, что не предаст. Бабло и нервы, конечно, тащит, но куда деваться? Женщины…

И вот сегодня, не умея отвести взгляда с маленькой фигурки рыжей девчонки, на удивление правильно смотрящейся в габаритах моего дома, я вспомнил слова отца… И дрожь пробила по телу.

Прав ведь он.

Реально прав.

Может, все не так пафосно, и насчет того, чтоб сразу жениться и так далее… Но я понял, что вообще не хочу русалочку отсюда выпускать.

Хочу, чтоб она тут была, рядом.

Чтоб я каждый день ее тут видел.

Хочу и все.

А если хочу… Значит, буду делать все для достижения своих хотений.

Я собирался показать ей дом, посмотреть на ее реакцию на интерьер, на планировку, вообще, посмотреть на нее.

Поговорить, наконец.

Хотя, в принципе, ситуация по недавней сцене в барчике была вполне понятна. Тимурка, несмотря на то, что до этого нехило косячнул и свой косяк должен был серьезно замаливать, не смог этого сделать. Отвлекся, наверно, на эту боевую мышь, а русалочка моя, не будь дурочка, свалила. Хорошо, хоть недалеко.

Сначала к себе, а потом на работу.

И работала ведь!

Потом вышла на обед, и опять не одна! Вот вопрос с ее спутником я еще собирался разъяснить.

Ясное дело, что не у меня одного глаза имеются, прыгающие вокруг нежной рыжей козочки мужики тоже были вполне понятны. Но нежелательны.

И это как раз тоже было одной из причин, почему я хотел бы ее оставить здесь, рядом с собой.

Чтоб не пялились лишний раз.

Я осознавал, что сейчас не крепостное право (а жаль!), и что у русалочки может быть свое мнение на эту тему… Но это мнение можно было принять во внимание. И только.

Для того, чтоб проработать его в правильном направлении.

На все это требовалось время. Нам вообще требовалось время и терпение для того, чтоб немного прояснить ситуацию друг с другом.

Реакция на меня у русалочки была не особо правильная, даже, наверно, вообще неправильная, и это раздражало.

Я видел, что она ко мне явно не равнодушна, я же не дурак, понимаю, когда женщину привлекаю. Ее зрачки расширенные, румянец на щеках, дыхание взволнованное… Да и то, что она, в итоге, не сопротивлялась, позволила мне сделать с собой все, чего так хотелось…

Это было правильно и приятно грело.

Но вот то, что происходило дальше…

Ну понятно, поначалу испугалась и убежала. Я сам хорош, дурака кусок, отправил к ней Тимурку. Тимурка у нас — кто угодно, только не переговорщик. Не дипломат. К тому же ходок. Не к моей женщине, конечно, но всех вокруг осчастливить — вперед и с песней.

Вот и словил ответочку.

А я никак отвлечься не мог!

Работа, стерва, видно ощутив внезапно возникшую конкуренцию, властно припахала в свои объятия.

В итоге я провозился полдня, а потом еще и поймал нехилый приход, увидев свою русалочку не там, где она должна быть, то есть, у меня в квартире, а обжимающейся в лифте с посторонним сосунком.

А Тимурка, пес, даже не рассказал мне историю своего феерического проеба. Клялся потом, когда мы объезжали округу в поисках русалочки, что не успел, что малышка все равно никуда не делась, работать пошла, трудоголик маленький, и, типа, у него все под контролем.

По роже не словил только потому, что вовремя пригнулся. Ну и я на серф округи отвлекался, не до брата-мудака было.

Я с ним, естественно, про это позже поговорю, когда немного в себя приду.