к церкви, стоявшей на холме, и кладбищу. У излучины Ивановки, откуда хорошо просматривалась дорога на Кошели, артиллеристы установили орудия, расчистили сектора обстрела, спалив дома и другие постройки на краю деревни; А чтобы у тех, кому готовили ловушку, не возникло никаких подозрений, на другой возвышенности, тоже за рекой, создали видимость штабного расположения, подняли красный флаг»[150].

Перед нами написанная яркими красками и законченная картина: всевидящие и коварные немцы, заранее знающие обо всем и устраивающие тщательно продуманную засаду с использованием красного флага. Каким образом в постоянно меняющейся обстановке они умудрились вычислить движущийся штаб — непонятно. Не иначе в колонне был переодетый «бранденбургер» с сотовым телефоном, извините, небольшой рацией. Чаще всего штабы вычислялись немцами по работе раций, иногда — по показаниям перебежчиков и пленных. Но когда штаб двигался, сделать это было практически невозможно.

Надо сказать, что Д. Егоров дополнительно нагнетает атмосферу коварства и пишет: «Прибрежная теснина — идеальное место для засады. Ведомая злым роком, в нее и втянулась длинная колонна штаба 6-го мехкорпуса, его медсанбата, других тыловых подразделений»[151].

Теперь, имея немецкие донесения, мы знаем реальную обстановку в районе Клепачей и Кошелей 30 июня. Вышеописанные события могли произойти именно 30 июня, т. к. в предыдущие дни линия обороны немцев по Зельвянке сохраняла устойчивость. Соответственно о выходе к Клепачам штабной колонны не было и речи. Прорыв советских войск происходил по полевой дороге, точнее дорогам, ввиду неудач предыдущих попыток прорыва вдоль шоссе и севернее его. С точки зрения противника, ситуация также была отнюдь не радужной: фронт прорван, немцы лихорадочно собирают отовсюду подвернувшиеся под руку части и пытаются остановить прорывающиеся советские колонны. Им было не до выбора хитроумных способов противодействия отдельно взятой колонне.

Весь этот душераздирающий рассказ о засаде— это додумывание местными жителями несуществующих событий апостериори, ввиду обладания знанием случившейся в Белоруссии в июне 1941 г. катастрофе. Не обошла местных жителей и одна из фобий 1941 г. Так, согласно их рассказам, над Озерницей был 21 июня выброшен немецкий десант. Хотя на самом деле в этот район немецкие части 29-й моторизованной дивизии вышли прозаично по дорогам, без театральной и никому не нужной высадки на парашютах.

Один из «слонимской троицы»: танк КВ ранних серий, завязший у моста через Щару в Слониме.

Работа историка заключается в том, чтобы извлекать из путаных и украшенных додуманными деталями рассказов пригодный для использования и анализа материал. Помимо конспирологической версии о засаде жители д. Клепачи рассказали о гибели в танке Т-34 в ходе того же боя некоего старшего командира Красной армии. Его танк был подбит заброшенной в открытый люк гранатой. Взрыва боекомплекта не последовало — ни одного снаряда в «тридцатьчетверке» уже не было. Вскоре удалось выяснить личность командира, прорывавшегося в этом танке:

«Когда немцы приказали населению закопать тела погибших советских военнослужащих, из тридцатьчетверки, стоящей у церкви, достали и похоронили тела четырех человек. Один из погибших, как установили по найденным при нем документам, был генерал-майор М.Г. Хацкилевич. Его документы Петр Ракевич спрятал на чердаке школы. Тела троих положили в одну общую могилу, тело Хацкилевича — в отдельную. Когда генерала хоронили, сверху его тело засыпали советскими деньгами (банкнотами — «тридцатками»), которые вывозились в этом же танке, а потом уже землей»[152].

Эта история получила дополнительное подтверждение. Также Д. Егоров пересказывает воспоминания В.Н. Пономарева, телефониста 157-го БАО[153] 36-й авиабазы:

«Вместе с нами под Зельвой прорывались из окружения остатки какого-то танкового соединения, в котором остался всего один танк Т-34. Командовал им генерал в танкистском комбинезоне. Когда мы пошли на прорыв, генерал сел в танк, и тот устремился вперед. Танк раздавил гусеницами немецкую противотанковую пушку, прислуга едва успела разбежаться. Но, на беду, он двигался с открытым башенным люком, и немецкий солдат бросил туда гранату. Погиб экипаж танка и генерал вместе с ним. Был этот бой, если не ошибаюсь, 27 июня. Несмотря на огромные потери, мы все же вырвались из этого пекла и пошли в сторону Минска»[154].

Ошибка в датировке (27 июня, а не 30 июня) в данном случае не имеет принципиального значения. Спустя много лет довольно трудно вспоминать хронологию событий с точностью до одного-двух дней. Особенно если это череда боев и отступлений, похожих один на другой.

Предпринятая 30 июня частично успешная попытка прорыва стала последней. В оперативной сводке группы армий «Центр» за 30 июня указывалось:

«Местность в районе Слоним, Волковыск, Гайновка, Пружаны, включая район Надль Замоски (вост. Добровка), сев. — вост. Новы Двур и западнее Колесце в общем очищена от противника. Захвачено много трофеев, различное оружие (главным образом арт. орудия), большое количество различной техники и много лошадей. Русские несут громадные потери убитыми, пленных мало»[155].

Одновременно в сводке за 30 июня было сказано, что в районе вокруг и восточнее Деречина советские части продолжают оказывать сопротивление. Здесь, скорее всего, оставались части 7-й танковой дивизии корпуса Хацкилевича. Также остался небольшой «котел» в районе Новы Двур, скорее всего здесь попали в окружение остатки группы Ахлюстина. Задачу по уничтожению этого очага сопротивления получил IX армейский корпус. Генерал-майор Петр Ахлюстин, к слову сказать, сумел вырваться из окружения и погиб уже намного позднее — в конце июля 1941 г. под Пропойском.

Сопротивление отдельных отрядов 10-й армии было сломлено на следующий день, 1 июля. Тема больших потерь советских войск неоднократно всплывает в немецких документах того периода. По результатам осмотра местности к северу от шоссе Зельва — Слоним в специальном донесении начальника штаба 4-й армии отмечалось:

«Посланный на участок офицер Генерального штаба капитан фон Хубе докладывает об исключительно больших потерях, понесенных русскими. Кругом брошено большое количество техники, много танков, в том числе тяжелых»[156].

Некоторые боевые машины 6-го мехкорпуса все же смогли прорваться в Слоним. Вечером 1 июля в Слоним вошли три советских танка — один КВ и два Т-34. За рычагами КВ был сержант Н.Я. Кульбицкий. Пройдя через половину Слонима, почти не встречая сопротивления, танки вышли к мосту через реку Шара. Кульбицкий вспоминал:

«Тридцатьчетверка» проскочила мост, а вот с КВ перед ним что-то случилось: машину повело в сторону и тут же вернуло назад. Двигатель заглох, а танк сорвался с крутой забетонированной насыпи и скатился в воду. Щара в том месте неглубокая, да еще обмелела тогда, поскольку долго не было дождей. Петрухин, Карабанов, Кульбицкий и