Поименно, боюсь, я Вам никого не назову, но имена Вы вполне можете узнать у него на работе.

– А насчет дачи, у самого Олега они собирались? – уточнил Коваленко.

– Кажется, да. Помню, мы как-то были у них в дачном домике, шашлычок жарили, к нему ненадолго заходил его сосед. Он через несколько домов вниз по улице живет, то есть у него там дача, и работают они вместе. Насколько я знаю, они и у одного, и у другого на даче периодически отдыхают.

Это было интересно. Борис насторожился.

– Помните его имя? – задал он наводящий вопрос.

– Имя помню, его Виктором зовут, а вот фамилию не скажу – не знаю.

Капитан кивнул, записывая имя в блокнот. Фамилию можно и самому потом узнать, это не так важно.

– А еще кого из его знакомых Вы знаете? – продолжил он разговор.

Михаил немного напрягся, но потом выдал на-гора еще несколько имен знакомых Олега Мельникова, с которыми тот не работал, а общался время от времени в спортивном зале или ездил на рыбалку. Борис продолжал делать пометки, а потом решил, что говорить надо напрямую, а не обиняками, и озадачил собеседника еще одним вопросом:

– У Вас были конфликты с Мельниковым?

– Что Вы имеете в виду? – не понял Царёв.

– Вы ссорились? – перефразировал полицейский. – Может быть, вы что-то не поделили или у вас возникали какие-то ситуации, в которых вы остались недовольны друг другом?

Царёв, судя по внешнему виду, напрягся еще больше. Его явно коробили и тревожили такие вопросы, но иначе информацию вряд ли было возможно получить, поэтому Коваленко настаивал на ответе.

– Я не помню такого, чтобы мы ссорились, – после долгого размышления всё-таки ответил Михаил. – Были ситуации, когда мы не совсем понимали друг друга, но вот прямо чтобы ссориться, – такого не было. Когда пропала Лена, Олег даже помогал мне в ее поисках.

Капитан кивнул, записывая, и, не поднимая головы, как бы невзначай поинтересовался:

– А когда Вы в первый раз сообщили ему, что Ваша жена пропала?

Пауза в разговоре показала полицейскому, что Михаил не задумывался об этом вообще.

– Кажется, на следующий день, ближе к вечеру, – вспомнил он. – Я сперва обзвонил родных и друзей Лены, потом уже стал связываться со своими, в надежде на то, что они как-то могут мне помочь.

– Помогли?

– Частично. – Михаил глубоко и долго вздохнул. – Если Вы помните, наши поиски тогда ничем не увенчались. Разве что только моральная помощь…

– Но ведь и это немало, – сказал Борис, чтобы внести хоть какую-то позитивную нотку в этот грустный разговор.

– Конечно, – согласился Царёв. – Без поддержки семьи и друзей я бы точно не справился с ситуацией.

Коваленко неожиданно для себя понял, что муж Елены ему не нравится. В принципе, это не имело никакого значения, но отношение уже сложилось. В словах и поведении Михаила проявлялась некая позиция жертвы, слишком много страдания и акцентирование на нем. Конечно, сложно было представить, как на его месте повел бы себя, скажем, сам Борис, но ему почему-то думалось, что не так. При всем том, что выпало на долю Михаила, можно было вести себя как-то более по-мужски, что ли… Более точного определения Борис подобрать не мог. Эта позиция страдальца в исполнении взрослого здорового мужика, главы семьи, раздражала Бориса, и он решил поскорее задать все нужные вопросы, чтобы отделаться от этого неприятного общества.

– А насчет Алексеенко что Вы можете сказать? – перевел он внимание на другого интересующего его персонажа.

– Сашка с коллегами не очень общается, – сказал Михаил. – Он больше с соседями по подъезду и двору, там у них подобралась компашка автолюбителей.

– А на дачу они часто выбираются? – Борис и сам слышал, что слово «дача» уже стало его припевом.

– Не могу сказать, чтобы часто. В основном дачей его жена занимается, она это дело любит, деревенская. Плюс у него тёща в деревне живёт, так что ему работ на свежем воздухе с лихвой хватает, лишний раз он по своей воле туда не поедет. – Царёв улыбнулся, и Коваленко не сдержался и улыбнулся в ответ, представив себе этакую классическую историю про тёщу и зятя.

Борис сделал в блокноте еще несколько пометок. Алексеенко не фанат дачи, но автолюбитель. Еще раз проверить гаражи, ставшие вторым его «припевом»? Может быть, в интересующих его кооперативах есть гараж у кого-то из его знакомых. Но как отследить этих знакомых? И как объяснить начальству, почему именно их? Со стороны может показаться, что он уходит от расследования куда-то в дебри – а может, так оно и есть? Может быть, он подсознательно уже поверил Парфёнову и тормозит дело, сам себе в этом не признаваясь? Нет, вряд ли. Это было бы уж совсем проявлением слабости, чего за ним отродясь не водилось.

Пауза затянулась. Михаил Царёв выжидательно смотрел на него, явно тяготясь тишиной и задумчивостью своего собеседника. Борис кашлянул и съел кусочек из своей тарелки. Неприятно было осознавать, что он настолько ушел в свои мысли, что потерял контакт с реальностью. Он задал еще несколько вопросов о том, как чувствуют себя дети, удалось ли Михаилу увидеться или поговорить с женой, и совершенно неожиданно получил ответ, что да, с Еленой поговорить получилось.

– И что она сказала, если не секрет? – не смог он сдержать любопытства.

Михаил грустно вздохнул.

– Сказала, что чувствует себя уже лучше, но пока врачи не уверены толком, что справляются с вирусом, поэтому видеться нельзя, – ответил он. – Обещала сама позвонить, когда появится возможность.

– Ну, так это же отлично! – преувеличенно бодро сказал Борис. – Раз она сама позвонила, значит, действительно идет на поправку. А это значит, что вы скоро сможете увидеться. Разве это не чудесно?

– Это замечательно, – согласился Михаил, но и голос, и интонация его были какими-то странными. Борис не сказал бы точно, что они могли значить, но радости и уверенности они совершенно определенно не выражали.

Кое-как закончив разговор на нейтральных фразах, мужчины попрощались. Михаил, сославшись на плотный рабочий график и невероятную занятость, уехал по делам, Борис же остался в кафе, заказал десерт и кофе и стал снова набрасывать схемы, обдумывая новые данные. Вероятность того, что к похищению Царёвой причастны Мельников или Алексеенко, возросла в его глазах после беседы с Михаилом. С мотивами так ничего и не прояснилось, но возможность у обоих однозначно была. Алиби на момент похищения ни у одного, ни у другого не было, были лишь их слова, которые никто другой подтвердить не смог. Но поскольку подозреваемыми эти двое не были, никто не стал с ними особенно заморачиваться. Если быть честными, у большей половины отработанного списка не было алиби, не подозревать же их всех? Но Борис всей кожей чувствовал, что по-прежнему где-то упускает что-то важное, какую-то деталь, которая может прояснить ход дела, сдвинуть его с мертвой точки, на которой оно сейчас стоит. Но вот что именно постоянно ускользает от его внимания, он пока не мог понять.

В какой-то момент Коваленко поймал себя на том, что его мысли ушли от расследования и целиком переключились на Яну. Он вспоминал ее голос, ее манеру общаться, то, как она стоит в салоне, разговаривая с клиентами, улыбается, чуть склонив голову набок в знак внимания. Он, словно наяву, слышал уверенный стук ее каблуков, видел, как она, чуть покачивая бедрами, проходит мимо него, окатывая теплым, легким, едва уловимым цветочным запахом духов, оставляя после себя нотку незаконченности, недосказанности, словно приглашение к следующей встрече. Такая уверенная, такая притягательная… Такая желанная… Очень захотелось к ней, увидеть ее, поговорить с ней, просто побыть рядом. Обнять…

Коваленко тряхнул головой, отгоняя захватившие его почти целиком мысли. Нужно было что-то решать: или и дальше продолжать жевать сопли, или хотя бы объясниться с ней, рассказать о том, что он чувствует, когда находится рядом и даже тогда, когда ее не видит. Кто знает, возможно, у него есть шанс, даже несмотря на ее мужа и ребенка. Ребенок не является помехой в принципе – это совсем иные отношения. А муж… Кто сказал,