не свои любимые туфли, а сапожки на шпильках. Но сапожки у меня замшевые, и ноги в них отчаянно замерзли.

Том тоже молчаливо замедляется, пока мы наконец не останавливаемся. Без единого самодовольного комментария он берет меня за руку и ведет к обочине.

Начался снегопад, только не как вчерашний, а совсем другой: легкий и красивый. Конечно, его очарование тает с каждой секундой. Но я не могу об этом думать. Или о том, насколько безнадежно наше положение.

Вместо этого я делаю глубокий вдох и неловко устраиваюсь на отбойнике. Металл ледяной, я чувствую это даже сквозь плотную ткань черных брюк, но так у меня хотя бы ноги не в сугробе.

Том садится рядом. Не могу заставить себя на него посмотреть.

Наша ситуация… незавидная.

И во всем виновата я.

Даже если в ближайшие несколько минут мимо проедет машина, за рулем которой окажется добрый самаритянин, у нас при себе ничего, кроме одежды. Мы лишились даже перчаток: я убрала те, которые одолжила у Тома, в сумку, пока копалась в телефоне, потому что сенсорный экран на них не реагировал.

Обнимаю себя руками и нарушаю молчание.

– Вряд ли мы с тобой однажды будем вспоминать этот день с улыбкой, как думаешь?

Я жалею, что спросила, сразу, как только слова срываются с моих губ.

Даже если когда-нибудь в далеком будущем мы все-таки вспомним об этом и улыбнемся, мы с Томом не будем улыбаться вместе.

Скорее всего, он будет рассказывать своим миленьким внукам о том, как через холод и преграды шел делать предложение бабушке, а я… я буду одна.

Вместо того чтобы ответить на мой дурацкий вопрос, Том окидывает меня взглядом.

– Я думал, ты сильнее огорчишься, что потеряла телефон.

– Я в отчаянии. По мне не скажешь, но это потому, что у меня лицо замерзло. – Я пытаюсь улыбнуться. Выходит с трудом. – Выгляжу сейчас, наверное, как на фото неудачных пластических операций в «Странице семь», а?

– «Шесть», – говорит он, с улыбкой опуская глаза, – «Странице шесть»[26]. И даже не считая обледенелого лица, та Кэтрин, которую я знаю, места бы себе не находила от ужаса, расстанься она со своей главной драгоценностью. Ты этого не делаешь. Почему?

Он прав. Меня это бесит, но я не могу отрицать, что раньше с ума бы сошла, лишившись телефона даже на пять минут. Я знаю, человек не может измениться всего за один день, но за последние двадцать четыре часа что-то во мне точно сдвинулось.

Телефон больше не кажется мне самой ценной вещью.

Том не отстает.

– И ты не беспокоишься, что пропустишь тот самый звонок от Гарри?

Открываю было рот, чтобы по привычке сказать ему: «Конечно же, я до смерти боюсь пропустить звонок, которого ждала всю свою взрослую жизнь».

Но если честно, я и не думала, что из-за потерянного телефона пропущу звонок от Гарри, пока Том мне об этом не напомнил.

От этой мысли чувствую себя неуверенно и потерянно. Кто же такая Кэтрин Тейт, эсквайр, стремящаяся к статусу партнера?

Что она такое? Чего она хочет?

Боюсь, мне известен ответ на последний вопрос. И тот факт, что сам вопрос сформулирован неверно: важно, скорее, кого она хочет.

Так кого я хочу?

Я знаю кого. А еще знаю, что он мне не достанется.

Я упустила свой шанс быть с Томом. Это я всегда понимала. Но до вчерашнего дня и представить не могла, насколько мне хочется попробовать снова. Получить второй шанс.

Подношу замерзшие ладони ко рту и дышу на них, пытаясь хоть немного согреться. Не удивлюсь, если ко всему прочему Том сейчас примется меня отчитывать за то, что потеряла его перчатки.

Вместо этого он соскальзывает с отбойника и становится прямо передо мной. Не говоря ни слова, тянется к моим рукам, сжимает их своими, такими большими и отчего-то кажущимися значительно теплее.

Том принимается растирать мои ладони, и, хотя мы не встречаемся с ним взглядами – он смотрит только на наши руки, – есть в этом какая-то удивительная близость. И доброта, которой я, возможно, не заслуживаю.

– Ты меня ненавидишь, – тихо говорю я, – за то, что я потеряла наши сумки.

– Да. И нет.

– Да – ненавидишь? Но не из-за сумок? – спрашиваю я, всматриваясь в его лицо.

Его глаза встречаются с моими. Том подмигивает и, прежде чем я успеваю осознать, как это действует на мои внутренности, снова опускает взгляд на наши руки.

Я знаю, что это значит, и поэтому больше ничего не говорю. Он меня не ненавидит. Просто считает, что должен бы.

Я с ним в этом согласна, поэтому все-таки заговариваю.

– Мы можем опоздать на самолет.

Том кивает и подносит мои руки к своим губам. Дует на них теплом. Если подмигивание меня потрясло, то легкое прикосновение его губ к моим пальцам меня окончательно выбивает из колеи.

– Скорее всего. Но это не то чтобы неожиданность, так ведь? С чего бы у нас вдруг все пошло как по маслу?

Внимательно на него смотрю.

– Почему ты еще не сходишь с ума?

– О, не волнуйся, – чуть улыбается он, – я твердо уверен, что мы сгинем в снегах и твоя задница навеки примерзнет к отбойнику вместе со страшными трусами. Было бы символично, не думаешь? Если бы мы с тобой все равно оказались похоронены рядом.

Я знаю, он пытается превратить все в шутку, чтобы поднять мне настроение. Еще вчера я бы ему позволила. Но тогда я еще не знала о кольце.

– Том. Почему ты так спокоен? – мягко спрашиваю я. – В багажнике была твоя сумка.

Он удивленно приоткрывает рот, и я вижу, как он сглатывает. Знаю, Том понимает, что я имела в виду.

В багажнике было твое кольцо. Для Лоло.

Он закрывает глаза.

– Как давно ты об этом знаешь?

– Всего с прошлой ночи. Пока ты был в душе, мне стало любопытно. Я нашла кольцо.

Его глаза снова открываются, и я вижу в них целый калейдоскоп эмоций, ни одну из которых не могу распознать.

Он все еще держит мои руки. Я медленно освобождаю их и засовываю в карманы. Их относительное тепло не идет ни в какое сравнение с ладонями Тома.

– Можно я кое-что спрошу?

Некоторое время он настороженно молчит.

– Хорошо.

– Почему не кольцо Эвелин?

Том вздыхает, затем скрещивает руки, засовывая ладони себе под мышки. Он опускает голову, уставившись на свои ботинки.

– Забудь, – быстро говорю я. – Это не мое дело…

Я не хочу знать.

– Это казалось неправильным, – говорит он, постукивая