Алексею Толстому ответил редактор знаменитого сатирического журнала «Искра» Василий Курочкин:

(«Новый Пантелей-целитель». 1875)

Постоянно жившему в Красном Роге Алексею Толстому весь этот шум, поднятый петербургскими витиями, представлялся не более чем бурей в стакане воды, «журнальной галиматьёй». Образцом подобной галиматьи он считал бурную «критику слева» только что опубликованного романа И. А. Гончарова «Обрыв», где писатель затронул такие новации русской жизни, как женская эмансипация и нигилизм, сделав одним из главных героев нигилиста Марка Волохова. По этому поводу Алексей Константинович писал Михаилу Стасюлевичу 12 ноября 1869 года:

«В вашем последнем № есть статья Вашего шурина, г-на Утина, о спорах в нашей литературе. При всём моём уважении к его уму, я не могу, с моею откровенностью, не заметить, что он оказывает странную услугу новому поколению, признавая фигуру Марка его представителем в романе. Скажите, ради Бога, отчего люди средних лет не принимают на свой счёт такие личности, как Райский? А люди пожилые такие личности, как тот советник, которого выгнала бабушка? Отчего люди нового поколения начинают кричать: пожар! — как скоро выводится на сцену какой-нибудь мерзавец? Ведь это, salva venia et exceptis excipiendis [76],называется на воре шапка горит! Мне, например, 52 года, но, ей-богу, мне не приходило в голову обижаться, когда я встречал в романе пятидесятилетнего подлеца. Это что-то nicht richtig [77]. Но к чёрту всех Базаровых и Волоховых, не литературных, а живых!»

Вместе с тем к Базарову, каким он выведен в романе Тургенева «Отцы и дети», А. К. Толстой испытывал большую симпатию. Ему были очевидны незаурядные интеллектуальные и нравственные качества этого героя. Перечитывая роман в немецком переводе, он недоумевал: «Какие звери — те, которые обиделись на Базарова! Они должны были бы поставить свечку Тургеневу за то, что он выставил их в таком прекрасном виде. Если бы я встретился с Базаровым, я уверен, что мы стали бы друзьями, несмотря на то, что мы продолжали бы спорить» (письмо С. А. Толстой из Дрездена от 11 декабря 1871 года).

Такие споры А. К. Толстой вёл с неким доктором Кривским, жившим в 1868–1870 годах в Красном Роге в качестве домашнего врача. Он был как бы живым воплощением Базарова. Толстой шутил, что высоко учёный медик всего лишь «кровосмесительный любовник шпанских мух и всяких жестокрылых». Его нигилизм не шёл дальше различных нелепых выходок и ехидных высказываний в адрес местных служителей клира. Всё это смешило Алексея Константиновича. Усадебный эскулап стал героем цикла «Медицинских стихотворений», порождённых очередной вспышкой «прутковского духа». Садясь вместе с доктором за обеденный стол, Толстой обязательно клал перед собой листок бумаги, ибо изречения собеседника сразу же вызывали у него рифмованную реакцию. Вот одно из стихотворений этого цикла:

(«Медицинские стихотворения. 3». 1868)

Но надо сказать, что адепт крайнего материализма Кривский отнюдь не был равнодушен ни к красотам природы, ни к искусству. Он, несмотря на тучность и вообще на врождённую апатию, по ночам ездил с поэтом верхом только для того, чтобы вкусить очарование тёмного леса, наполненного криком журавлей, пением дроздов, голосами кукушки и болотных птиц. Поэт и нигилист выезжали за полночь, углублялись в чащу вёрст на десять и у костра ждали зарю, когда можно было — при первых лучах солнца — начать охоту на глухарей.

Наиболее злыми выпадами против нигилистов, «матерьялистов», «прогрессистов» стали две опубликованные на страницах «Русского вестника» в 1871 году баллады: «Поток-богатырь» и «Порой весёлой мая» (первоначальное название «Баллада с тенденцией»). Как и его любимый поэт Генрих Гейне, Алексей Толстой соединяет романтическую балладу и сатиру на текущий момент. «Поток-богатырь» (эту балладу Толстой считал своим credo и не раз с гордостью вспоминал, что она вызвала по его адресу лавину оскорблений) начинается с описания пира у киевского князя Владимира, но затем былинный герой засыпает и пробуждается в современном автору Петербурге:

(«Поток-богатырь». 1871)