— Дальше — какая-то странная запись, кажется, это стихи:

Три величайших тебя охраняют,

Стрелы разящие жарко роняют,

Самый высокий поделишь на шесть,

Но к чаепитью прислужники есть.

— Абсолютная бессмыслица! Не понимаю, что дедушка хотел этим сказать! — Здесь пропуск, — продолжил Старыгин. — Он снова возвращается к записям через несколько дней:

…

«Господин С. излишне настойчив. Я немного подыграл ему, чтобы выяснить, как много он знает. Однако то, что мне удалось узнать…»

— Снова пропуск… — Старыгин потер глаза. — Дальше значки становятся неровными, словно тот, кто их писал, был сильно взволнован.

«Это невероятно! То, что такое возможно в наши дни… мне кажется, что я перенесся в Средние века! Эти дикие ритуалы… кажется, я сунул руку в осиное гнездо… самое ужасное, все, что говорит С., не лишено смысла. И моя кровь… кто бы мог подумать!»

— Кровь? — удивленно переспросила Маша. — Он говорит о своем аристократическом происхождении?

— Надо думать, — кивнул Старыгин. — А вот дальше: «Кровь, образ и ключ. Так вот почему я их так заинтересовал! Кровь, кровь! Сколько можно страдать из-за нее! Кто бы мог знать! Счастье еще, что они не знают того, что я видел в Гизе. Страшно подумать, что могло бы… однако именно там — спасение…»

— Кровь, образ и ключ! — воскликнула Маша. — То же, что говорили люди в катакомбах! И опять Гиза!

— Господа хотят посетить Гизу? — прожурчал рядом вкрадчивый голос. — Я могу показать вам такую Гизу, которую не видел ни один турист! Вы увидите настоящие тайны Древнего Египта!

Маша оглянулась. Возле их столика стоял тот маленький усатый старичок, который прежде курил кальян в углу кофейни.

— Спасибо, друг, — ответил Старыгин с вежливой улыбкой. — Может быть, в другой раз… мы заняты, у нас дела…

— Не отказывайся, хабиби! — не сдавался старик. Он выпучил глаза и распушил усы, как кот при виде мыши. — Не отказывайся! Я покажу вам такое, чего никто не видел! Я покажу вам тайны тысячи и одной ночи! Хасан! — Он обернулся к бармену и щелкнул пальцами. — Хасан, принеси гостям твой особый кофе!

— Думаю, что нам лучше уйти! — прошептала Маша, выскальзывая из-за стола.

— Спасибо, друг! — Старыгин так широко улыбнулся, что едва не вывернул челюсть, положил на столик купюру и двинулся вслед за Машей к выходу.

Спутники стремительно взбежали по ступенькам, а вслед им несся разочарованный голос:

— Зря ты отказываешься, хабиби! Я раскрыл бы тебе все секреты Шехерезады…

— Придется поискать более удобное место для чтения дневника, — разочарованно проговорила Маша. — Кажется, здешние жители слишком общительны…

— Однако дневник вашего покойного деда по-настоящему заинтриговал меня. — Старыгин шагал, задумчиво глядя себе под ноги. — И это его стихотворение… как оно начиналось?

«Три величайших тебя охраняют», — процитировала Маша по памяти.

— Три величайших… но ведь это наверняка пирамиды! Три пирамиды Гизы! Ведь профессор именно Гизу несколько раз упоминал на прочитанной нами странице, и на той, первой табличке было сказано — спасение в Гизе!

— Так поедемте в Гизу, — Маша остановилась. — Ведь это где-то совсем рядом?

— Это — ближайший пригород Каира.

— Знать бы только, что там нужно искать!

— Может быть, нам подскажут это стихи вашего деда?

Старыгин на ходу развернул листок со своими записями и выразительно продекламировал:

— …Стрелы разящие жарко роняют.

Самый высокий поделишь на шесть,

Но к чаепитью прислужники есть…

— Вы что-нибудь понимаете? — Маша скосила на спутника зеленые глаза. — По-моему, дедушка просто развлекался!

— А мне кажется, что это головоломка! — отозвался Старыгин и наморщил лоб. — Стрелы разящие жарко роняют…

— Как можно что-то «жарко ронять»! — возмутилась девушка. — У деда явно было неважно с грамматикой!

— А может быть, весь вопрос в запятой! — прервал ее Старыгин. — Знаете эту фразу — «Казнить нельзя помиловать»? От того, куда поставить запятую, полностью меняется смысл предложения! Так и здесь, может быть, профессор имел в виду «Стрелы, разящие жарко»!

— И что это такое?

— Гомер называл так солнечные лучи!

— Ну, и какой же смысл вы во всем этом видите?

— Честно говоря, пока не знаю… в стихотворении упомянуты три пирамиды Гизы. «Самый высокий» — это, наверное, великая пирамида Хеопса. Может быть, на древнем рельефе внутри пирамиды Хеопса есть условное изображение солнечных лучей, число которых нужно поделить на шесть…

— Может быть? — передразнила спутника Маша. — А я-то думала, что вы все на свете знаете! А при чем здесь чаепитие и прислужники?

— Не знаю… на многих египетских рельефах и настенных росписях изображены прислужники фараона, но вот чаепитие — это совершенно не свойственное древним египтянам занятие! Сейчас местные жители пьют чай, особенно красный, но их далекие предки не были знакомы с этим напитком…

— В общем, я поняла, что нам нужно ехать в Гизу. Там, на месте, мы что-нибудь придумаем!

Три огромные пирамиды громоздились посреди каменных осыпей своими серыми, источенными временем боками. Полные таинственности усыпальницы древнеегипетских царей неодолимо влекли к себе на протяжении тысяч лет как античных путешественников, так и современных людей. Вокруг пирамид толпились яркие, разномастные группы туристов со всех концов света — сдержанные, медлительные скандинавы, шумные американцы, юркие миниатюрные японцы. Все то и дело прикладывались к пластиковым бутылкам с водой, необходимым на беспощадном египетском солнцепеке, торопливо щелкали фотоаппаратами, ловили в объективы телекамер это седьмое чудо света — пирамиды, величественных бедуинов в длинных балахонах и белоснежных чалмах, невозмутимых верблюдов в яркой сбруе, увешанной разноцветными кистями и бронзовыми колокольцами.

Здесь, возле пирамид, нищие были не такими, как в любой другой туристской Мекке. Они не сидели на земле с шапкой на коленях, не толкались среди туристов с протянутой рукой. Египетский нищий подъезжал к иностранцам на верблюде, свешивался сверху с протянутой рукой и величественно произносил:

— Мани! Мани! — как будто не просил подаяния, а требовал законно причитающуюся ему дань.

Но большая часть кочевников пустыни не просила милостыню, а честно (или почти честно) зарабатывала деньги, предлагая бесчисленным туристам сфотографироваться рядом со своим верблюдом или прокатиться на нем.

В этом бизнесе тоже имелись свои маленькие хитрости. Толстая веснушчатая американка, прельстившись такой экзотической прогулкой, заплатила бедуину пять долларов, тот скомандовал, и верблюд послушно опустился на землю, дав возможность туристке с удобством устроиться на высоком, обитом красным бархатом седле. Верблюд неспешным шагом обошел вокруг пирамиды Хеопса и остановился на прежнем месте. Американка всеми доступными ей средствами принялась объяснять погонщику, что хочет слезть, спуститься на землю, но бедуин невозмутимо стоял рядом, делая вид, будто не понимает, чего от него хотят. Наконец, он обратил внимание на перепуганную даму и с большим достоинством сообщил ей, что за это придется заплатить еще, причем на этот раз уже не пять, а пятьдесят долларов.