– Ты чего, а? – кричал раскрасневшийся моряк, брызгая слюной, долетавшей до лица Уилла.

– Да я ничего. Ты послушай, друг…

– Я тебе не друг, янки злогребучий. Какое вообще твое собачье дело до задания нашего корабля?

– Просто из любопытства, – ответил Уилл.

– Из любопытства, говоришь. А знаешь, собака, что из-за любопытства с кошкой случилось?

Феноменально, подумал Хамза. Он протолкался вперед, встал перед моряком, держащим Уилла.

– Тише, ребята, – сказал он. – Не надо всего этого. Давайте по-тихому разойдемся. Ставлю еще пару кругов всем. И один – всему залу.

Кое-где раздались радостные возгласы, но на оппонента Уилла это не подействовало. Он медленно повернул голову, налитыми глазами уставился на Хамзу.

– О, паки – приятель гомосека, – сказал он другим морякам.

Хамза почувствовал, как все тело охватил холод.

– Ты как меня назвал?

– Паки я тебя назвал. Так что дуй отсюда, мальчик, и принеси мне кебаб. А у меня с твоим дружком тут пока дело.

Хамза шагнул назад.

– Слушай, ты, расист гребаный! Ты прямо сейчас моего друга отпустишь, иначе я тебе яйца оторву, а тобой вот эту стену проломлю.

– Ух ты, – сказал моряк. – Я должен поверить, что какой-то сопляк мне помешает делать то, что мне хочется?

Хамза стиснул зубы.

– Без разницы, веришь ты или нет, я это все равно сделаю. У тебя три секунды. Раз.

Моряк осклабился, показав зубы – неожиданно ровные и белые.

– Два.

Моряк шарахнул бутылкой по столу, и у него в руке осталась роза.

– Три, – сказал моряк и улыбнулся еще шире.

Кто-нибудь еще пусть войдет, подумала Ли Шор. Бога ради.

Четыре этажа, воткнутые между плантациями ячеек, где работают журналисты, художники и вспомогательный персонал, и пятым этажом, где находятся кабинеты руководства. Четыре возможности лифту остановиться, дверям раздвинуться, кому-нибудь войти и дверям закрыться снова. Пять-шесть секунд каждый раз. Даже одна остановка – и то было бы уже что-то. Но нет – лифт ехал гладко, с каждой секундой приближая Ли к безработице.

Хорошо было бы уйти на своих условиях – хлопнуть дверью в сиянии славы, так сказать. Ее еще ни разу не выгоняли с работы.

За пять минут до того Ли сидела в конференц-зале со всеми прочими работниками и смотрела репортаж о продолжающейся американской военной операции по освобождению Нигера от коварно захватившего власть пророка Идрисса Юсуфа. Вообще-то это уже должно было считаться произошедшим – президент заявил, что пророк был ликвидирован точечным ударом дрона еще пару недель назад, но солдатам пророка этого никто не сказал. И они продолжали драться, даже нанесли отчаянный удар и отбили какой-то город, о котором Ли до того даже не знала. Ниамей, столица страны.

Войска США усилили бомбардировки, но возможности воздушной кампании все-таки ограниченны. Войска пророка подчинили себе население, заставляя его оставаться в городах и деревнях в качестве живого щита. Становилось все яснее, что либо надо вводить сухопутные войска и очищать столицу, либо же США придется прекратить терять людей и технику, объявить победу и оставить народ Нигера самостоятельно разбираться с будущим.

Ли смотрела репортаж, и в какой-то момент испытала ужас, осознав, что почти со скукой глядит, как самолеты США разносят в пыль инфраструктуру пустынной страны.

Тут явилась помощница Реймера и вытащила ее из конференц-зала, сказав, что она должна немедленно явиться к Йоханнесу. Она встала, и оказалось, что никто из коллег не хочет встречаться с ней взглядом. С ней было покончено – слишком она сильно перла. Иначе не могло и быть, и она бы соврала, если бы сказала, что не предвидела этого исхода.

Когда она пропустила запланированное интервью, чтобы заснять оракульские беспорядки, Реймер вышел из себя. По ее вине была повреждена невероятно дорогая камера, компании пришлось оплачивать счета за лечение Эдди, и хотя она сумела доставить снятый материал, никакой особой сенсации в нем не было. Короче говоря, кошмарные потери времени и денег для Urbanity.com.

Ли с тех пор не выходила за рамки, но, видимо, Реймер держал ее в подвешенном состоянии. И сейчас время вышло.

Открылись двери лифта. Ли вышла и по начальственному коридору прошла к кабинету Реймера.

Дверь была открыта, но Ли все же постучала. Босс поднял голову.

– Здравствуйте, мисс Шор. Входите и закройте, пожалуйста, за собой дверь.

Ли закрыла дверь и встала перед столом Реймера. Он жестом пригласил ее сесть. Садясь, она заметила, что галстук у него слегка ослаблен и верхняя пуговица рубашки расстегнута. Для Йоханнеса Реймера это было примерно как для любого другого пробежаться через Сентрал-Парк в стрингах с блестками.

Он играл листом бумаги на столе – похоже, распечаткой письма.

Ли лихорадочно стала вспоминать все свои сообщения с самого начала работы на Urbanity.com, пытаясь вспомнить, было ли что-нибудь неподобающее, и перед глазами пронесся поток таких писем, что лучше было бы заранее сдохнуть, чем видеть их на столе начальника.

– Мисс Шор, – начал снова Реймер, не глядя на нее, потом остановился. Взял со стола карандаш и постучал им по листу. – Прочтите, пожалуйста, вот это, и скажите мне, как вы это понимаете.

Другим концом карандаша, с ластиком, он подвинул лист к Ли, развернув его на столе. Она неохотно взяла бумагу. Это было электронное письмо, но не она его писала.

Сердце у нее застучало сильнее. Она еще три раза перечитала письмо.

– Я… не понимаю, – сумела она сказать.

– Вы не знаете, почему здесь говорится именно о вас?

– Нет. Честно, не знаю.

Реймер тяжело вздохнул.

– Вы знаете про адрес электронной почты Сайта? Для вопросов Оракулу?

Ли кивнула:

– Это, я думаю, каждый знает, мистер Реймер.

– Я послал вопрос.

Где-то в уголке мозга, не до конца сожранного мыслью о том, что, черт возьми, это письмо может значить, завертелась мысль, что мог бы хотеть узнать Йоханнес Реймер о своем будущем, и куда более важно: собирается ли он этим с ней поделиться. Выспрашивать о том, что хотят узнать люди от Оракула, стало в приличном обществе запретной темой. Говорить можно о деньгах или политике. Может быть, ты захочешь открыться ближайшим друзьям, но и все.