Мы упомянули о коммунизме. Следует сказать, что ассоциирующиеся с ним практики возникли задолго до Маркса и даже до Фурье, Оуэна и Кампанеллы… На началах общей собственности издревле существовали христианские монастыри того типа, что называются «общежительными» (киновийными). Здесь этот термин нужно понимать не в том смысле, что монахи живут все вместе, как в казарме. Нет, живут они, конечно, в кельях по одному-два человека, а «общежительными» их монастыри именуются потому, что у всех всё общее. Ну прямо как у пифагорейцев! Нельзя не сказать в данной связи, что есть такое мнение: ранние христианские общины — и особенно монастырского типа — имели немало черт преемственного сходства по отношению к античным философским школам.

Кстати говоря, первый в античной (да и в мировой) литературе автор, создавший коммунистическую утопию с общностью имущества, — это, конечно, Платон. Речь идет о его знаменитом трактате «Государство». Так вот, Платон находился под сильнейшим влиянием пифагорейства, о чем еще будет сказано ниже.

Продолжим об обычаях, принятых в Пифагоровом союзе. Часто подчеркивается глубокая таинственность, которой его члены окружали свою жизнь, и особенно то учение, которое они получали от своего главы.

«Учение Пифагорово невозможно было узнать до Филолая (это философ-пифагореец, живший намного позже, в V—IV веках до н. э. — И. С): только Филолай обнародовал три прославленные книги… И вот на ночные его (Пифагора. — И. С.) рассуждения сходилось не менее шестисот слушателей, а кто удостаивался лицезреть его, те писали об этом домашним как о великой удаче… И остальные пифагорейцы говорили, что не всё для всех молвится (как пишет Аристоксен в X книге "Воспитательных законов")» (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. VIII. 15). Указание именно на Аристоксена как на источник данных сведений приводим не случайно: мы уже знаем, что к сведениям этого автора можно относиться с большим доверием, чем к иным.

Можно утверждать, что у Пифагора было два вида учения: эзотерическое (эсотерическое) и экзотерическое. Первое — секретное, только для избранных и испытанных учеников; в нем всё излагалось, так сказать, прямыми словами; его ни в коем случае нельзя было разглашать посторонним. Второе — для непосвященных, «профанов», для тех, кто просто интересовался колоритной личностью философа и его взглядами, хотел хоть что-то узнать о них. То есть для более или менее случайных посетителей. Им «азы» пифагореизма сообщались в аллегорической форме, через так называемые акусмы (об этих своеобразных изречениях мы также расскажем чуть ниже).

В этом свидетельстве — вновь очевидный намек на то, что пифагорейская школа создавалась не как место для «умствований», для абстрактного теоретизирования, а именно как «училище жизни», как кружок, в котором каждый впитывал прежде всего правила достойного поведения.

У Порфирия встречаем довольно подробное описание образа жизни Пифагора как схоларха. «Занятия свои он начинал дома поутру, успокоив душу лирною игрою под пение старинных Фалетовых пеанов[118]. Пел он также и стихи Гомера и Гесиода, считая, что они успокаивают душу; не чуждался и некоторых плясок, полагая, что здоровые и красивые движения на пользу телу. Прогулки он предпочитал не со многими, а вдвоем или втроем, в святилищах или в рощах, замечая при этом, что где тише всего, там и краше всего. Друзей он любил безмерно; это он сказал, что у друзей всё общее и что друг — это второй я. Когда они были в добром здоровье, он с ними беседовал, когда были больны телом, то лечил их; когда душою, то утешал их, как сказано, иных заговорами и заклинаниями, а иных музыкой. От телесных недугов у него были напевы, которыми он умел облегчать страждущих, а были и такие, которые помогали забыть боль, смягчить гнев и унять вожделение» (Порфирий. Жизнь Пифагора. 32—33).

Прервем цитату, дабы специально оговорить: не случайно тут особенно подчеркивается роль музыки в пифагорейских занятиях. Особый интерес самого Пифагора и его последователей к вопросам музыкальной культуры нам еще предстоит оценить.

«Разговаривая с собеседниками, он их поучал или описательно, или символично. Ибо у него было два способа преподавания, одни ученики назывались "математиками", то есть познавателями, а другие "акусматиками", то есть слушателями: математиками — те, кто изучал всю суть науки и полнее и подробнее, акусматиками — те, кто только прослушивал обобщенный свод знаний без подробного изложения» (Порфирий. Жизнь Пифагора. 36—37). И тут, как мы видим, говорится о двух видах Пифагорова учения: полном и «облегченном».

«Считая, что люди прежде всего получают представления через органы чувств, когда созерцают прекрасные формы и образы, слушают прекрасные песни и ритмы, он сделал музыкальное воспитание главным, прибегая к некоторым мелодиям и ритмам, с помощью которых излечиваются человеческие нравы и страсти, а также восстанавливается изначальное равновесие душевных сил. Он также придумал средства сдерживать и исцелять болезни души и тела. И, клянусь Зевсом, более всего этого достойно упоминания то, что он для своих учеников привел в систему и упорядочил упомянутые средства воздействия, с божественным искусством придумав смешения некоторых диатонических, хроматических и энгармонических мелодий[119], с помощью которых он легко обращал и приводил душевные страсти в спокойное состояние… Каждую из них он приводил к добродетели с помощью нужных мелодий, как будто с помощью правильно смешанных лекарственных средств. Когда его ученики вечером отходили ко сну, он освобождал их таким образом от дневных волнений и шума и прояснял в смятении волновавшийся ум, так что они спокойно и хорошо спали. Еще он научил их видеть вещие сны. Когда они просыпались, он снимал с них сонное оцепенение, расслабленность и вялость с помощью особых напевов и мелодий, получаемых простым сочетанием звуков лиры, либо сопровождая игру на лире пением» (Ямвлих. Жизнь Пифагора. 15. 64—65).

В дальнейшем в классической европейской образовательной системе, сформировавшейся на протяжении античности и перешедшей в следующие исторические эпохи, музыка играла весьма значительную роль. Она входила в комплекс семи наиглавнейших изучаемых дисциплин, так называемых «семи свободных искусств», — наряду с грамматикой, риторикой, диалектикой, арифметикой, геометрией и астрономией[120]. Причины ее присутствия в этом наборе, вообще говоря, далеко не очевидны. Если ясно, что не может считаться сколько-нибудь образованным человеком тот, кто не знает грамматики или арифметики, то столь ли уж необходима музыка с этой точки зрения? Да и не все люди являются музыкально одаренными, у многих просто нет слуха, так что для них представляет значительные трудности игра на любых музыкальных инструментах.