Этих приключений полностью хватило Андрею, чтобы утвердиться в намерении вернуться домой на электропоезде. По крайней мере, электрички не обгоняют друг друга по встречной колее.

На пути к вокзалу увидел магазин «Культтовары». Крыльцо с обшарпанными ступеньками, побитыми на краях так, что арматура вылезала. Старая поблекшая вывеска, золотыми буквами по синему растрескавшемуся фону.

Повеяло чем-то хорошо забытым. То ли студенческими практиками в маленьких удаленных городках, то ли еще более ранними детскими впечатлениями. Когда прилипал носом к витрине с фотоаппаратами и долго, несмотря на мамины увещевания, не мог от них отойти.

Зашел, благо до электрички время было.

В магазине он был единственным посетителем. В углу скучала толстая непричесанная продавщица. На пыльных витринах – обычный «колониальный» набор. Японская аудиотехника из Малайзии, китайские игрушки. Лучше бы не заходил. Хотя чего бы он мог ожидать другого?

Вышел на улицу раздраженный. Сбежал по ступенькам. Да неловко: задел модным башмаком за торчавшую арматурину. На лету перевернулся и ударился спиной о неровный, в выбоинах асфальт. А головой, затылком – о выпирающий край бордюрного камня.

Вот, собственно, и все.

Сознание потерял не сразу. Слышал, как захохотал придурковатый подросток. Понятное дело, смешно мужик навернулся.

Потом пацан понял, что дело худо, и на всякий случай ретировался.

Прохожих не было никого: заводик работал в одну смену, и его вредные цеха поглощали чуть ли не всех жителей поголовно.

Андрей лежал на спине, не чувствуя боли. Тела он тоже не чувствовал. Крикнуть не мог. Позвать на помощь не мог. Прямо перед глазами плыла вывеска с ненавистным словом «Культтовары». Покой пустых улиц не нарушали ни машины, ни прохожие. Лишь молодая мамаша быстренько прокатила коляску мимо так рано набравшегося мужчинки и удалилась, опасливо озираясь.

«Вот здесь я и умру», – очень спокойно подумал Андрей. Но не умер, а только потерял сознание.

Леонид и Бестужев остались в палате одни.

Леонид с интересом и страхом наблюдал за парализованным. Со страхом, потому что страшно было представить в таком положении себя самого. С интересом, потому что базовый инстинкт журналиста – наблюдать и рассказывать. Сейчас он наблюдал, но уже предвкушал удовольствие от рассказа. Что ж поделать, что рассказ будет страшным.

Леонид подошел к сокоечнику, поправил сползшую простынку.

– Ты не переживай пока, мужик, – утешил он Андрея. – Никто не знает, как дальше пойдет. Илья Муромец тоже долго лежал… – Шутка вышла неудачной. Просто Леонид закомплексовал, устыдившись своего журналистского цинизма.

Андрей благодарно моргнул веками. Приступы тупого безразличия сменялись отчаянием. Да еще ни одного родного человека вокруг. Да что там родного – знакомого. В полубреду мелькнуло лицо девчонки, которую любил. Страшно сказать, сколько лет назад. Даже имя забыл. Мелькнуло – и исчезло. Как когда-то.

Леонид сел на стул рядом с Бестужевым.

– Слушай, ты в самом деле не отчаивайся. Сейчас и операции на позвоночнике делают, и нервы вживляют. – Он что-то слышал об этих операциях, точно не зная, о чем шла речь. Но сейчас ему приятнее было думать, что говорит Андрею правду. Нормальному человеку тяжело переживать отчаяние находящегося рядом.

Они помолчали. Точнее, помолчал Леонид. Молчание Андрея было невременным.

– Слушай! – внезапно осенило журналиста. – А я ведь тебя сейчас разговаривать научу!

Он сорвался с места, сбегал на пост к медсестрам, взял у них большой лист старого ватмана с уже отмененным графиком дежурств. А также фломастер с широким жалом. Галантно сказав «мерси» и не забыв погладить веселую медсестру по обтянутой халатиком выпуклой попе, Леонид поспешил в палату.

– Сейчас будем с тобой болтать, – объявил он с порога. Как и многие журналисты, он тоже слегка преувеличил. Но смысл передал точно.

Леонид нарисовал толстым фломастером все тридцать три буквы алфавита и сел перед Бестужевым.

– Смотри, старичок. Я буду медленно вести пальцем по буквам и смотреть на тебя. У той буквы, которая тебе нужна, ты закрываешь глаза. Я уточняю, по букве слева и справа, и, убедившись, записываю твою.

Вот теперь Бестужеву стало тошно. Если остаток жизни придется разговаривать таким образом… Похоже, прав был Иван Семенович, усомнившись в целесообразности его возвращения из морга.

Но Леонида уже было не остановить.

– Начали! – Его толстый сосискообразный палец пополз по буквенному ряду.

Первую, П, угадали с третьей попытки – палец проскакивал. Вторую, О, со второй. А далее, наловчившись, Леонид ловко выплевывал букву за буквой.

«ПОШЕЛТЫНАХ» – записывал довольный своей сообразительностью журналист. Еще бы! Он вернул бедняге возможность общаться!

Потому не сразу понял сообщение. Сообразив, не стал дописывать до конца, а радостно заржал:

– Молодец, Андрей! Если способен посылать, значит, поправишься!

Даже Бестужев улыбнулся. Не губами – губы не слушались. Глазами. Может, и в самом деле поправится? Раз сразу не помер? Ведь для чего-то бог его сохранил? И тогда, на асфальте. И позже, в морге.

И в этот момент в палату вошла она. В памяти всплыло забытое, казалось, имя. Ольга, Оленька.

– Ну, здравствуй, Андрюша, – поздоровалась Ольга Сергеевна.

«Здравствуй, Оля», – молча ответил тот.

– Я присяду. – Она аккуратно подобрала халат и села на край его койки с проложенным вместо матраса деревянным щитом.

Леонид внимательно наблюдал за происходящим. Здесь явно таился сюжет.

– Лень, а ты у нас ходячий? – поинтересовалась старшая медсестра.

– Намек понял, – с сожалением сказал Леонид. Он спустил ноги в тапки и направился к двери. По дороге искоса посмотрел на сидящую Ольгу. «Да, это не Наташка», – с сожалением подумал он. Эту по попке на ходу не погладишь.

Но лучше синица в руках, чем Ольга Сергеевна на Олимпе. Утешив себя таким образом, Леонид направился на сестринский пост помогать девчонкам коротать время дежурства.

– Леня тебя не напрягает? – спросила она. – Вообще-то, он добрый малый. Мы его любим. Но если захочешь, переведем тебя в отдельную палату. – Ольга Сергеевна успела привести себя в порядок, и ее вид ничем не отличался от обычного.

Андрей вслух ответить не мог, но его ответы на простые вопросы Ольга понимала даже без помощи изобретенного Леонидом «букваря». Единение душ, наверное.

Она поговорила с ним еще немного. Андрей волновался и взглядом показывал на «букварь». Ольга взяла ватман и фломастер.