— Грейс, что случилось? Ты вся в поту.

— Ничего, — с трудом сказала Грейс, чувствуя, что ее сейчас вырвет. — Думаю, мне лучше пойти.

— Но Грег будет с минуты на минуту. Можешь хоть немножко подождать?

— Нет, правда, не могу. Хочу уйти, прежде чем начну танцевать «цыплячий» танец. Передай Грегу мои извинения.

— Я хотел бы отвезти тебя домой, — сказал Кейн.

— Это день рождения твоей пассии. Ты должен остаться.

— Но зачем? Ее все равно нет.

Диджей, который по совместительству оказался распорядителем торжеств, вызвал Грейс машину. Она подъехала быстрее, чем Грейс успела надеть пальто.

Кейн вывел Грейс на улицу и крепко обнял ее.

— Я правда рад, что ты пришла, — сказал он. — Без тебя я бы не вынес этот вечер.

— Если бы ты только знал, — ответила Грейс, тоже крепко его обнимая.

Грейс забралась на заднее сиденье черного «седана», сказала шоферу адрес и даже немного вздремнула, хотя дорога до дома была сплошь в ухабах. Она проснулась, как от толчка, увидев, что не Хосе, а кто-то другой распахивает перед ней дверцу машины. Едва выйдя из такси на мощенную булыжником подъездную дорожку, она поняла, что дала шоферу не тот адрес. Перед ней высился старый дом Лэза. Возможно, какой-то побочный галлюцинаторный эффект метотрексата отбросил Грейс на пять лет назад, так что, казалось, стоит ей повернуть медную дверную ручку квартиры, и Лэз будет ждать ее внутри. Грейс обернулась к машине, но шофер уже укатил, не взяв денег.

— Добрый вечер, — сказал швейцар. — Миссис Брукмен, если не ошибаюсь? Я просто в восторге от книги, которую подарил мне мистер Брукмен.

Грейс уставилась на него отсутствующим взглядом.

— Книга о путешествиях, — продолжал швейцар. — Он оставил мне ее вчера.

И тут Грейс поняла. Она знала, о какой книге речь, без всяких вопросов.

— «Простаки за границей», — лучезарно улыбнулся он. — Кожаный переплет ручной работы. Читается взахлеб.

— Я ему скажу.

— Такой красивый молодой человек, — сказал швейцар. Грейс задумалась: почему Гриффин захотел отделаться от книги, которая была подарком Лэза? Возможно, он почувствовал, что книги — жалкая замена, и пусть уж лучше у него ничего не останется.

Грейс вошла в здание и по мраморному коридору спустилась к боковому выходу, где можно было поймать такси, едущее в нужном направлении. Люстры отбрасывали зловещий, призрачный желтый свет. В обрамлявших коридор барочных зеркалах Грейс увидела смутное отражение кого-то похожего на мистера Дубровски, сидящего в бархатном кресле. Он сидел, закинув нога на ногу, в черных остроносых ботинках, со шляпой на коленях. Грейс повернулась посмотреть, действительно ли он там, но кресло, в котором ей померещился мистер Дубровски, было пустым. Никаких следов сыщика или его отражения.

Грейс подумала, что, должно быть, ей привиделся манхэттенский мираж — следствие чрезмерного количества съеденных после обморока блинов. Проверив собственное отражение в зеркале, она вышла на улицу искать такси.

— Вам посылка, — сказал Хосе, когда Грейс вошла в холл. Она испугалась, что это еще одна дюжина лампочек от «дюро-лайт». Второй мыслью было, что мать решила подбросить ей новые трофеи, захваченные в походе по магазинам.

Хосе зашел за стойку портье и поднял небольшую картонную коробку без всяких отметок, которую и вручил Грейс.

— Принес рассыльный, — сказал он. Грейс осторожно приняла коробку из рук Хосе. Она оказалась почти невесомой. Грейс повертела ее в поисках обратного адреса и прочла надпись, сделанную крупными розовыми буквами: «Идеальная пара».

Поднявшись наверх, Грейс распахнула дверь — и сразу раздался телефонный звонок. Прошло уже несколько часов, как она рассталась с родителями и Шугарменами в галерее. Похоже, они хотели ее проведать. Грейс положила коробку рядом со стопкой кассет с фильмами Кэтрин Хэпберн и взяла трубку.

— Грейс… это Гриффин, — голос юноши звучал приглушенно, как будто он говорил с другой планеты.

— Гриффин, — повторила она. — Я тебя еле слышу.

— Я думал, это удобное время.

— Да, я только что вошла. Все в порядке? — спросила Грейс, сбрасывая пальто и проходя в гостиную. Атласные брюки, которые мать подарила ей в галерее, были скользкими и при ходьбе издавали отвлекающий шуршащий звук. Когда Грейс уселась в викторианское кресло, недавно обтянутое сиреневым ситцем, ей пришлось ухватиться за ручку, чтобы не соскользнуть.

— Я просто подумал, вы знаете, что они собираются начать ремонт в понедельник утром.

— Ремонт? — спросила Грейс.

— Обивать все асбестом, — ответил Гриффин. — Они говорят, это займет около недели. Они уже все затянули пластиком.

— Как же ты там спишь? — спросила Грейс.

— Я проделал в пластике дыру, через которую могу выбираться. Все будет нормально, — заверил ее Гриффин. Потом помолчал. Где-то на заднем фоне слышен был стук града по кондиционеру. — Вот только штукатурка обваливается.

— Какая штукатурка? — спросила Грейс, начиная волноваться.

— Они перекладывают наверху трубы.

— Гриффин, тебе небезопасно там оставаться. — Грейс вспомнила о зловещей черной сетке на окнах и представила себе Гриффина, с ног до головы покрытого белой пылью. Она упрекнула себя в том, что не побеспокоилась о нем, когда была там.

Она уже собиралась посоветовать ему снять на время комнату в каком-нибудь бродвейском общежитии, но вместо этого, не отдавая себе отчета в том, что говорит, сказала, что он может пожить у нее. Места предостаточно. Все складывалось прекрасно. У них были еще две свободные спальни. Чем больше Грейс думала об этом, тем заманчивее становилась мысль, что кто-то будет с ней рядом. Всего лишь на недельку, к тому же она, так или иначе, в пятницу уезжает в Чикаго.

— Вы уверены, что это хорошая мысль? — спросил Гриффин. Грейс понимала, что он имеет в виду безответственность Лэза. И все же ей казалось, что пребывание Гриффина в их квартире смягчит ситуацию.

— Пожалуйста, подумай. Мне бы хотелось узнать тебя получше.

Гриффин был в нерешительности.

— Вам, правда, не стоит этого делать, — наконец сказал он.

— Знаю. Но мне этого хочется. — Грейс оживилась, что за последнее время случалось с ней нечасто. Ей захотелось задать Гриффину тысячу разных вопросов, например: какие хлопья он ест на завтрак, пьет ли кофе с молоком или черный, какой раздел газеты читает первым делом. Тосты или английские оладьи? Она может сделать и вафли. В конце концов, ему не мешало бы «подпитаться», как выразилась бы ее мать.

Она питала тайную надежду, что он ест мюсли с двухпроцентным молоком, пьет черный кофе с двумя кусочками сахара и читает письма в редакцию, а потом спортивный раздел, держа в руке ломтик слегка обжаренной булки с изюмом, — точь-в-точь как Лэз. Но она тут же поправилась. Вовсе не Лэз, а Кейн любил булку с изюмом. Как она могла забыть? Лэз любил пшеничные лепешки с creme fraiche и ложкой малинового варенья, которое неизменно капало на газету.