Для пристрелки же по сетке и графику полной подготовки данных не требовалось. Надо было иметь только данные для стрельбы на топографической основе. Метод этот чуть посложнее глазомерного, да и пользоваться им можно было не во всякой обстановке, например, не будешь наносить отклонение снаряда на листе бумаги (графике) при дожде, снеге и даже при ветре. Но с помощью этих методов экономились снаряды (4–5 на пристрелку) и, кроме того, время на поражение цели сокращалось, а это имело большое значение, особенно когда надо было поразить движущуюся цель.

Молодые офицеры не знали, а некоторые даже не слышали, а старые порядком забыли эти методы и пользовались только глазомерным. Так вот, майор Антонов решил восстановить забытое. Решили пристрелять хорошо просматриваемый с нашего НП блиндаж, расположенный на самой высокой точке немецкого переднего края. Я подготовил данные для стрельбы, начертил сетку – произвели выстрел. Три корректировочных выстрела, и четвертый снаряд попал в цель. Разрыв поднял в воздух бревна и части блиндажа. Это была первая и последняя пристрелка по науке.

Немецкие самолеты были частыми гостями над нашим расположением. Сначала делала облет «рама». Мы уже знали – сейчас появятся бомбардировщики или штурмовики. «Мессершмитты» и «юнкерсы» летали так низко, что мы не могли удержаться, чтобы не открыть по ним огонь из винтовок. Даже ручной пулемет укрепили на столбе для стрельбы по самолетам. Чтобы отдохнуть от стереотрубы и подышать свежим воздухом, а не табачным дымом, мы иногда, по ходу сообщения, выходили за бугорок и там, если немцы не стреляли, спокойно отдыхали. Во время такого перекура над самой землей с нашего тыла прямо на нас выскочили два «мессершмитта». Прижавшись к земле – убегать в укрытие было некогда, – открыли ружейный огонь. И один самолет резко пошел на снижение. Сержант Саданик с криком «Сбили!» бросился на гребень высоты, за которым скрылся самолет. Вернулся расстроенным – самолеты улетели.

В начале июля на нашем участке фронта появились ночные бомбардировщики По-2. С наступлением ночи с востока приближалось характерное стрекотание. Пройдя над нами, самолеты сбрасывали мелкие бомбы на траншеи немецкой обороны и улетали назад. За ночь делали 2–3 вылета. А в одну из ночей, как только самолеты пролетели над нами, заговорила «катюша». Немецкая оборона осветилась разрывами термитных снарядов. И тут же самолеты сбросили бомбы на освещенную территорию.

Как-то раз девушка (на По-2 летали девушки), недотянув до противника, сбросила бомбы на наш наблюдательный пункт. Одна бомба упала на бровку хода сообщения. Землей засыпало часового, стоявшего у входа на НП. К счастью, солдат Стрельников отделался легким испугом.

Немцы постоянно вели агитационную работу. На переднем крае устанавливались мощные репродукторы, транслировалась музыка, а затем на чистом русском языке сообщалось положение на фронте и в мире, а затем раздавались призывы бросать оружие и переходить к ним, гарантии сохранения и хорошие условия жизни. Батарея дает два залпа в направлении динамиков. Музыка смолкает.

С нашей стороны тоже регулярно велась пропаганда. Мы не слышали, что говорили наши пропагандисты, но очень часто видели, как в сопровождении наших солдат в окопы на передний край проходил с рупором солдат в немецкой форме.

В дивизион пришло пополнение из призыва 1943 года – молодых 17-летних ребят, маленьких, тщедушных, в обмундировании не по росту. Первое время никто их всерьез за солдат не принимал. Им было очень тяжело. Тяжело постоянно находиться в нечеловеческих условиях, когда еще не забыт домашний уют. Тяжело было беспрекословно выполнять приказы командиров, иногда с прямым риском для жизни, и терпеть грубые шутки товарищей. Часто можно было видеть, как мальчишки-солдаты тайком глотали слезы, а то и в открытую плакали.

Не обошлось и без «приключений». Стоя на посту у штаба дивизии, один из таких солдат, связной, пытался из запала ручной гранаты сделать мундштук для курения. Запал взорвался, солдат лишился пальцев и получил ранение лица. Как с ним поступили дальше – нам не сообщили. Могли признать умышленное членовредительство и расстрелять. Человек в то время ничего не стоил.

Бывали случаи и чрезмерной необдуманной храбрости старослужащих солдат.

Огневая позиция 3-й батареи во время стрельбы сама подверглась артобстрелу. Огневики благополучно, вовремя и без потерь успели убежать в укрытия (в щели), а когда обстрел закончился, обнаружили между станин лафета одной гаубицы артиллерийский снаряд 150-мм калибра. Это снаряд весом 30–40 кг. По команде старшего на батарее расчеты ушли в укрытие. Снаряд мог взорваться в любую минуту. Но ушли не все. Солдат Лутцев, здоровенный детина-сибиряк, из тех, что в довоенное время в армии получали двойную порцию питания, спокойно подошел к снаряду, легко взял его на руки, вышел за пределы батареи и сбросил в овраг.

Или другой пример храбрости, граничащей с хулиганством. У самой тропы, ведущей к нашему наблюдательному пункту, лежал неразорвавшийся немецкий снаряд длиной в человеческий рост, диаметром около 400 мм. Так вот, нашелся человек или несколько, которые подняли снаряд и поставили в вертикальное положение.

И еще пример. Мой земляк и сокурсник по полковой школе подобрал неразорвавшуюся немецкую мину, установил ее взрывателем к себе и из окопа выстрелил во взрыватель. Мина взорвалась, и взрывной волной ему снесло голову.

Между тем мы видели, что идет подготовка к боевой операции. В лесу, примерно в километре от нашего НП, накапливались войска. А недалеко от нашего штаба в лесу установила 120-мм минометы женская минометная батарея. Наши офицеры издевались над командиром огневого взвода минометчиков, пожилым ст. лейтенантом, который при каждой команде от командира открыть огонь бегал, матерясь на чем свет стоит, по лесу, собирая своих минометчиц, осваивающих лес с нашими фронтовиками.

Перед самым наступлением начальник штаба решил перебраться поближе к передовой. Нашему взводу было приказано построить штабную землянку в ближайшем к НП лесу. Придя проверить ход работ, я обнаружил, что за сутки, данные на все строительство, в глинистых сухих грунтах солдаты вырыли не более половины проектной глубины. Посчитав, что при работе ломом и лопатой потребуется еще не менее двух дней, я решил ускорить работы путем взрыва. Изготовили связку из противотанковых гранат. В середину заложили гранату Ф-1 – «лимонку» с отогнутыми усиками чеки. В центре окопа вырыли яму и заложили туда связку, привязав к чеке провод. Теперь стоит дернуть за провод, привязанный к чеке, связка гранат взорвется, и взрыв разрыхлит землю. Дернули. Чека выдернулась, а взрыва не получилось. В котловане получилась мина замедленного действия. Теперь оставалось только засыпать котлован обратно или оставить так, но это опасно. Может, кто-нибудь другой решит использовать яму для укрытия. В любом случае время на строительство штаба увеличивается еще на сутки-двое. Я решил мину извлечь. Несмотря на просьбы солдат не подвергать себя почти стопроцентной опасности, спускаюсь в котлован. Штык-ножом осторожно раскапываю землю, уже сильно утрамбованную нами при попытке взорвать мину с помощью связанных жердей. Нахожу рычаг, прижимаю его пальцем, затем освобождаю связку от земли и выбрасываю ее из котлована. Сильный взрыв – и опасность ликвидирована. Строительные работы были продолжены. И напрасно. Началось наступление. Переезжать штабу было некогда и незачем.