— Благодарю вас, мадам, нет.

— Я получила такое наслаждение от встречи с вами. Понимаете, сейчас гости навещают меня гораздо реже, чем тогда, когда я была молодой и красивой. Было очень приятно принять у себя настоящего джентльмена.

— Я был рад знакомству с вами.

Старая сплетница!

* * *

Сэм возвратился от миссис Риджуэй с сокровищем. И сокровищем этим была фамилия Джонс. Интересно, сколько в Миссисипи Джонсов? Как выяснилось, сотни. Сэм принялся за работу с присущей ему основательностью, хотя и был уверен, что его сочтут сумасшедшим, если кто-нибудь узнает, что он задумал.

Первым делом Сэм связался с почтовыми отделениями и телефонными коммутаторами всех городов, перечисленных в географическом справочнике, и попросил сообщить ему номера телефонов всех людей, имеющих фамилию Джонс. Таких в штате оказалось больше четырехсот пятидесяти, и Сэм принялся обзванивать всех и каждого. Очень быстро счет за телефонные переговоры вырос до астрономической суммы.

Каждый разговор Сэм начинал с одних и тех же слов:

— Алло, здравствуйте, я Сэм Винсент, эсквайр, адвокат из Арканзаса. В связи с одним юридическим делом я разыскиваю человека по фамилии Джонс, который в течение некоторого времени занимал должность начальника исправительной колонии в округе Фивы, штат Миссисипи. Будьте любезны, сэр (или мэм, в зависимости от того, кто снимал трубку), скажите, не являетесь ли вы случайно тем самым мистером Джонсом или, по крайней мере, его родственником? Ответы, которые получал Сэм, варьировались от идиотских до непечатных, но большинство были достаточно вежливыми, хотя и разочаровывающими.

— Нет, сэр, — отвечали чернокожие Джонсы, — мы ничего не знаем насчет этого Джонса. Мы никогда не имели дела с тюрьмами, сэр.

— Благодарю вас, сэр (или мэм), — говорил Сэм. — Приношу свои извинения за то, что вас побеспокоил.

После чего вычеркивал из списка еще одну фамилию.

Белые Джонсы, как правило, горели желанием помочь; вся беда состояла в том, что это желание было чрезмерным. Как оказалось, почти все из них ставили родственные отношения очень высоко, поэтому Сэму часами приходилось сидеть у телефона, выслушивая пространные повествования о родословных. Этим людям так льстил слушатель, проявивший интерес к их жизни, что они с готовностью выкладывали Сэму то, о чем ни в коем случае нельзя было говорить никому, и уж тем более совершенно незнакомому человеку по телефону.

— Знаете, сэр, среди нас никогда не было Джонса, который работал бы в тюрьме, но с сожалением должен сказать, что среди нас есть Джонс, который сидел в тюрьме. Он был адвокатом, сэр, как и вы, муж моей тетки, и по прихоти судьбы его фамилия тоже была Джонс, как и у нас. Уиллард Джонс. Так вот, выяснилось, что он присвоил себе часть доходов с поместья, которым должен был распоряжаться в качестве душеприказчика. После того как этот Уиллард Джонс отсидел в тюрьме, ему пришлось расстаться с адвокатской практикой. Сейчас он перебрался в Мемфис, если не ошибаюсь, и, насколько мне известно, ему удалось получить адвокатскую лицензию штата Теннесси, хотя, разумеется, в таком примитивном штате, как Теннеси, требования гораздо ниже, чем у нас...

И так далее, и так далее.

Сэм быстро устал от этого испытания Джонсами, однако у него и мысли не было сдаться. Он продолжал свое дело, хотя и чувствовал, что энергия и интерес его покидают, а голос становится пресным и лишенным обаяния. Разумеется, на нужного Джонса Сэм попал именно тогда, когда находился в наихудшей форме.

— И по какому поводу вы этим интересуетесь? — спросил Джонс на другом конце.

Сэм впервые уловил в голосе собеседника визгливые нотки, говорившие о том, что рыбка клюнула. Быстро сверившись со списком бесчисленных Джонсов, он обнаружил, что разговаривает с третьим по счету Джонсом из городка Маккомб.

— Сэр, — сказал Сэм, — я пытаюсь выяснить обстоятельства смерти одного негра, который скончался в Фиванской исправительной колонии некоторое время назад, и мне хотелось бы узнать, каковы там условия содержания заключенных.

— При моем отце условия были лучше некуда. Он был честный человек и выполнял эту нелегкую работу так, как выполнял все, что ему поручали: добросовестно и порядочно, как и подобает верному христианину.

Прозвучавшая в голосе собеседника неприязнь дала Сэму то, от чего можно было оттолкнуться.

— Именно это я и слышал. Мне говорили, что начальник тюрьмы Джонс был человеком честным и справедливым. Если мне удастся установить это, если я смогу сохранить о нем добрую память и показать присяжным, каким хорошим человеком он был, тогда, вероятно, я сумею доказать, что все происходящее с колонией после его ухода — так, дайте-ка вспомнить, когда это произошло...

— В сорок третьем. Правительство взяло тюрьму в свои руки в сорок третьем.

— Точно. Таким образом, ваш отец прослужил там...

— С тридцать шестого по сорок третий год. Он так сильно хотел стать начальником собственной тюрьмы. Понимаете, отец какое-то время прослужил в Парчмене, а затем перешел в Фивы после того, как старика Бонверита поджарили, словно сосиску. Тюрьма была в самом плачевном состоянии, но отец трудился не покладая рук. Он чуть хребет на работе не надорвал.

— Да, замечательный был человек.

— Когда начальником Фиванской исправительной колонии был Уилсон У. Джонс, оттуда не сбежал ни один заключенный. И ни один не умер. Я вовсе не хочу сказать, что это был курорт, сэр.

— Разумеется, — поддакнул Сэм. — В конце концов, в колонию попадали неисправимые.

— И я вовсе не хочу сказать, что охранники время от времени не учили уму-разуму кого-нибудь из негров, но у них была очень ответственная и тяжелая работа. По крайней мере, от их побоев никто не умирал, и мой папаша чертовски этим гордился. Если негров и били, то били честно и справедливо, глядя им в глаза, как мне самому приходилось не раз видеть. И хотите верьте, хотите нет, негры, они тоже любят, чтобы все было так. Они любят, когда имеются строгие правила, которые они должны выполнять. Нельзя давать неграм слишком большую свободу; от этого у них начинает кружиться голова, и тогда с ними не оберешься хлопот.

— А после того как тюрьму забрало правительство — вы сказали, в сорок третьем? — ваш отец...

— Он был очень расстроен тем, что правительство отобрало у него тюрьму...

— Правительство штата?

— Нет-нет, сэр, федеральное правительство. Армия. Она отобрала тюрьму в сорок третьем году. Зачем им понадобилась тюрьма, понятия не имею. Зато я знаю, что отцу так больше и не пришлось стать начальником тюрьмы и он очень переживал по этому поводу. Сами подумайте, он взялся за самую тяжелую работу в своем ведомстве и добился успеха. У него был безупречный послужной список, и после Фив он в нескольких местах работал помощником начальника тюрьмы, но главным его больше не назначали. Могу вам точно сказать, это разбило отцу сердце, отчего он и умер.